КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)

Его мозг способен реагировать быстрее, его реакции – им позавидуют и дикие животные, оттачивающие свои реакции тысячами лет!

Он должен был стать врачом.

Его запрограммировали стать врачом, и, родившись, он с пеленок должен был проявлять интерес к медицине. Ему даже группу крови специально подобрали такую – универсального донора. Это очень удобно.

- Но он не стал врачом! – язвительно продолжала Айрин. – Он учился, это правда! Но он не захотел стать ни ученым, ни врачом! Он стал вором! Он – порченный, неудавшийся эксперимент! Что-то пошло не так… да вы сами у него спросите! Он вам скажет. Его ловили и сажали в тюрьму. Его и выпустили-то только потому, что он – порченный! Ни одного человека его уровня не послали бы меня спасать, потому что их берегут, а его послали, потому что он никому не нужен! Он – порченный! У него произошел сбой, у него голова не так как надо работает! Его нельзя использовать!

Ур стоял, крепко сжав кулаки и молчал.

- А по-моему, – встрял невоспитанный Черный, – его можно использовать. Прекрасный врач; ну и что, что авантюрист…

Айрин уничтожающе глянула на Черного. Недочеловек, что он может понимать!

- Он не должен давать потомства, – четко произнесла она. – Вот я о чем. Он не должен передавать свою порчу дальше. Никто не знает, какой у него сбой. Внешне все нормально. Но отчего-то он начал воровать!

- Так я вас и спросил, давать мне потомство или нет, – усмехнулся Ур, и что-то мне говорило, что уже толпа суперчеловечков с длинными черными косками топчет как минимум полдюжины планет. – То, что не годится одним – вполне может понравиться другим. Так что, дорогуша, иди обратно в свою Систему, и жди, когда такие, как мы, построим для вас город! Давай, припаяй к своей голове дюжину проводов! Ляг в ячейку, и пусть из каждой твоей дырки торчит по жизнеобеспечивающей трубке! Пусть твою кровь обновляют препаратами и откачивают для материала – так вы друг друга называете? А мы, порченые, будем пить пиво, трахать девушек и размножаться… а ты если и родишь ребенка, то в анабиотическом сне. Ты не будешь видеть, как он растет и развивается, – глаза Ура весело горели. – Ты даже жить не будешь! А я согласен носить печать порченого ради того, чтобы жить! По-настоящему жить, а не спать вечно. Это ты точно подметила – меня выпустили именно затем, чтобы я вытащил тебя из дерьма. И я тебе благодарен за то, что ты облажалась настолько, что двери тюрьмы для меня раскрыты!

- Порченый! – шипела Айрин злобно. Ур расхохотался, всплеснув руками.

- Больше ничего не приходит в голову? Ну, назови же меня уродом – ты же на это намекаешь?

Ур поднял ладонь к лицу и провел ею по лбу, словно стирая что-то…

- Мать твою! – Черный подскочил, перепуганный, но наступил на свои плащ и грохнулся кверху ногами в траву. Я замер, даже дышать боясь.

Ура по большому счету можно было назвать уродом, ага…

Должно быть, Ура совершенно нечаянно наградили каким-то особым даром – телепатия, телекинез, гипноз, – потому что то красивое гладкое лицо, которое мы видели – это была всего лишь маска, наваждение, которое он внушал всем окружающим его людям. От прежнего лица остались лишь тонкий нос да чувственный рот – все остальное было изменено до неузнаваемости.

Скажем так – Ур больше напоминал животное, чем мы думали.

Вместо человеческих глаз на нас смотрели гипертрофированные огромные пронзительно-синие глаза, в которых и намека не было на злость, обиду или что-то иное.

В них было превосходство Высшего Существа, и снисходительность по отношению к нам, людишкам.

Вместо бровей над его веселыми глазами топорщились яркие красно-черные чешуи, острые, длинные. Они то поднимались воинственно, как спинной гребень рыбы, то спокойно укладывали на лоб.

Его высокие острые скулы были туго обтянуты кожей, на которой так же поблескивала мелкая яркая красно-черная чешуя, и его рот улыбался, открывая великолепные крепкие острые зубы с четырьмя парами клыков – по два зуба на месте одного. Лицо его, несомненно, не совсем человеческое, меж тем нельзя было назвать уродливым.

Одну половину его лица ото лба до подбородка, нарушая красивый рисунок ярких чешуек, пересекал глубокий шрам – видно, не он себе его зашивал! – а в глазах…

Это существо, несомненно, никогда бы не стало врачом в клинике.

В глазах его были страсть, бунт, и столько непокорности, что невозможно было б помыслить о том, что Ур хоть на миг мог бы остаться на месте. Странное одухотворение, причудливо смешанное с цинизмом, отражалось на нем, и при взгляде в мятежные, неземные, бешенные, неукротимые глаза, на ум приходили мысли о чем-то нереальном, о заоблачных высях, о космической мечте.