Впервые я был среди людей – и впервые видел я животное безразличие, с которым мне могли раскроить голову или использовать во благо племени, как свежую кровь. Если бы я продолжил говорить, они бы просто налетели на меня в возбуждении, и разорвали бы на куски – поровну деля между всеми.
Судя по всему, дикари эти не умели считать и не видели отличий между нашей одеждой и своими лохмотьями. Они не смеялись и не злобились – их меланхоличные лица были спокойны и невыразительны, как у потерявших рассудок, у ушедших в себя людей, а их камешки-щепочки, как я понял, были игрой, которой они забавлялись, коротая ночное время. Глядя на них, я не верил абсолютно, что эти существа мыслящие – а ведь Ур говорил, что они мало того, что соображают довольно быстро, раз сумели переловить его соплеменников, но еще и хитры! И Ур жил с ними, спасаясь от погони… Ужас! Какие крепкие у него нервы, однако, если он мог спокойно спать с ними в одном доме. Впрочем, после болотных крокодилов…
Черный рядом со мной сидел, вытаращив глаза, раскрыв рот. Думаю, даже при всем своем желании он не мог бы и слова произнести, и тем лучше. Кажется, речь странно возбуждала дикарей, и кто знает на что они способны в своем возбуждении?
Ур отпустил меня; своими сияющими глазами он указал на мою походную книгу – слава богу, она была у меня с собой, и нигде не потерялась, накрепко привязанная ремнями к поясу, пока я ломился сквозь джунгли! Стараясь не делать резких движений, я отстегнул её… нет, не обратили внимания. Наверное, решили, что я тоже хочу поиграть. Один. В свою, мной самим выдуманную игру.
«Черный, – лихорадочно написал я, и даже, по-моему, с ошибками, – только не разговаривай, только молчи!»
====== 3. ПУТЬ ДОМОЙ. ======
Прочитав мои строчки, Черный долго тупо молчал и смотрел на чистую страницу прежде чем написать ответ… да и на ответ у него мозгов не хватило!
«Почему?» – только и смог написать он.
«Онннниии расссстерззааают нассс, если услышат, чччто мы говорим», – ответил Ур.
Похоже, ответ Ура окончательно добил агонизирующие умственные способности Черного, потому что он, немного подумав, снова написал:
«Почему?!»
Впрочем, мне же неизвестно было, что он увидел в этих людях, и боялся ли он их или жалел – я не понял. А вообще-то, не верьте людям, оказавшимся среди дикарей и описывающим свою жалость к ним; в таких ситуациях испытываешь лишь страх! И своя шкура интересует гораздо больше, чем судьба затерянного в глуши общества, а такие слова как «человеколюбие», «гуманность», «сострадание» кажутся высокомерным и фальшивым трепом.
В общем, поклявшись страшной клятвой не спать, чтоб в темноте кто-нибудь не отгрыз ненароком голову, мы так и просидели всю ночь у потухшего костра, а наутро, верно, задремали.
Проснулся я оттого, что солнечный луч немилосердно жег мне лицо. Прикрывшись от него, я задел чью-то ногу – и тут же сел торчмя, дико озираясь.
В нашей избушке оставалось теперь всего четверо: наша троица (Ур и Черный дрыхли, завернувшись в свои плащи) и еще один тип – он сидел и возился с камешками, и на нас никакого внимания не обращал, хотя именно его ногу, едва ли не упирающуюся мне в лицо, я задел рукой.
Остальные обитатели этого дома, верно, уже проснулись и разошлись по своим делам.
Зажав рот Черному, я его разбудил, и он уставился на меня ничего непонимающими глазами. Я многозначительно глянул на Ура, потом на выход, в который вовсю свою силу Один жарил лучами хижину, и мы растолкали Ура.
Ур открыл глаза моментально, словно и не спал вовсе, и мы выползли на свежий воздух.
Этот лентяй даже не потрудился нацепить обычное человеческое лицо, и так и щеголял в своей нарядной чешуе. Впрочем, кажется, местные обитатели вообще не в состоянии были ничему удивляться, и ни один из местных ни разу не глянул на Ура с подозрениями или враждебно.
Воздух за пределами хижины был свеж и не так влажен, как вчера. Оглядев деревню, Ур махнул рукой на восток – туда! – и мы двинули за ним.
Надо сказать, что при дневном освещении нам удалось разглядеть деревню подробнее.
Всюду виднелись эти кочки-дома, между которыми сновали аборигены похожие на кучи ожившего грязного тряпья. Не было видно никаких машин, механизмов – ничего. Даже завалящей грабли я не нашел у себя под ногами.
Зато эти полумесяцы, что мучили меня вчера – они были везде, да.
На желтых барабанах, на кожаных коричневых фартуках поверх вороха истлевших тряпок, на смуглых лицах – всюду были эти красивые узкие черные серпы – ну, и острые узкие тонкие металлические серпы, которыми так удобно перерезать горло добычен, тоже.
Странное местечко…
В деревне испарений было меньше, и одежда наша успешно просохла, но от туловища исходил специфических запах подмышек. Появилась мысль – пойти поискать пруд, искупаться и вымыть потное тело, обещающее к полудню развоняться не на шутку, о чем я и написал в своей походной книге.