КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)

И Вэд – или Ур? – вырвал чешуи со своего плеча, и в мой рот налил сыворотку, которая окончательно перемешала мой разум с тем, что еще не случилось, и что навряд ли случится.

Последнее, что я видел – это стеклянный взгляд Черного, который лежал на кресле рядом, и его рука держала мою руку….

====== 1.ПОБОЧНЫЕ ЭФФЕКТЫ. ЧЕТЫРЕ ВЕТВИ. ПЯТЕРО ПОД ТОРНОМ. ======

1. Где.

Снова дул пронизывающий ветер, и Торн вставал над долиной.

Я понял, отчего чутье мое привело нас именно сюда, в эти пустынные катакомбы. Я чувствовал, как над моим спящим бесчувственным телом гуляет ветер, а разум мой, отделившись от него, воспарил и слился с тем, что непостижимо, и зовется Разумом Мировым.

Раньше тут было сердце этого мира, этого города. Огромный замок-сталагмит, привидевшийся мне, сверкающий подобно дымчатому хрусталю на солнце.

Мой внутренний взор рисовал мне запустение и тлен, обломки – но разум Черного, сплетенный с моим, измененный странными препаратами, которые влил в нас Ур, показывал мне ту картину, что видели его глаза. Память земли… Память крови. То, что видел теперь он – это жило теперь в его крови, в его сущности, было частью его самого.

И то, что я принял за катакомбы, за подземные подвалы, занесенные песком и пылью, на самом деле было останками самой высокой башни, с верхней площадки которой когда-то открывался вид на весь город, от края до края. Мысленно следуя за памятью Черного, подошел я к высокому стрельчатому окну, сквозь разноцветный витраж которого лился свет, и у меня дух захватило от огромной пропасти, что разверзлась у меня под ногами. Отсюда и звезды казались ближе, словно до них и до земли расстояние было одинаковым…

Увидел я и падение этой башни – когда-то давно.

Стройная, изящная, словно шахматная фигура, выточенная из слоновой кости, многогранная, со стрельчатыми окнами, она долго сопротивлялась всем ударам Космоса, яростным ударам стихий, сухих магнитных бурь, шумящих над нею, когда облака разряжались страшными молниями в каменные остова. Они выкрасили её в грязный черный цвет; полопались все прекрасные витражи, и цветные осколки истерлись до состояния бесцветных стеклянных крупинок, и в оконные слепые проемы смотрел Торн.

Потом она сложилась, как карточный домик, и рухнула в сером облаке пыли. Её верхняя терраса, с которой люди когда-то любовались городом и звездами, неловко упала, и половина крыши тотчас превратилась в мелкое крошево. Половина осталась цела; долгие годы ветер и Космос обтачивали остов башни и присыпали страшные переломы пылью, вечной пылью, пока не уничтожили все намеки на былую красоту и величие, и не превратили – в подземные катакомбы…

Да, сюда я привел нас всех, и теперь в своем странном оцепенении глазами Черного видел не голый каменистый ад, а прекрасный ночной город.

Старый, прекрасный, брошенный город внизу, под горой, – такой, каковым его видел Черный, незримо присутствующий рядом со мной (я слышал его ровное дыхание), – весь словно прошитый блестящими нитями с нанизанными на них яркими шарами фонарей, был пустынным и покинутым.

Цветущие сады с тонкими деревьями, украсившими небо изящным переплетением своих хрупких ветвей, унизанными узелками-бусинами, фонтаны с разноцветными искрящимися струями, дома, беседки, хрупкие, как узоры на яичной скорлупе – все это было пустым и ничьим. Все стояло, искрящееся, волшебное, чудесное, словно ожидало чего-то, словно был канун самого прекрасного праздника…

- Что здесь было раньше? – спросил я, любуясь городом. Я знал, что ни Черный, ни Ур, принявшие вместе со мной сыворотку, ответить мне не смогут, но так же знал, что ответ я получу.

- Здесь был наш научный центр, – ответил мне ясный и спокойный женский голос. – Здесь вершились судьбы этого мира.

- Символичненько, – заметил я. – Значит, будем вершить.

2. Кто.

Мы стояли на этой площадке – пять человек, на несуществующей смотровой площадке, у огромных призрачных окон, которых давно уже нет, под Торном, который смотрел на нас сверху и ждал, что же мы решим и кому же все это достанется.

Мир, тот, к которому я привык – он оказался не так прост, о, нет! Словно незримые нити, опутывал его всеобщий разум. Мировой Разум; и незамысловатые мечты пастуха, и честолюбивые мысли будущего тирана – все они сплетались в общем котле, опутывая планету звенящей тонкой сетью. И все их слышали; только не осознавали.

Я – слышал все и всех, различал малейшие оттенки желаний и чувств каждого из живущих на этой планете, на всех слоях её реальности, а реальностей было много. Они наслаивались друг на друга, как многочисленные тонкие рубашки, как слои в коконе бабочки, и в каждом из них жизнь кипела, и каждый срез, каждый слой отличался от предыдущего, и в каждом мир жил иначе, чем в каком другом; и планета, окутанная живой мыслью – она походила на солнце с его растрепанными протуберанцами…

Разум всего мира спорил над тем, какой же из слоев достоин того, чтобы жить, и творить историю в Ветви Реальности, той, которая материальна и осязаема.