Кинг-Конг-Теория

Но я старательно избегала рассказывать свою историю, потому что заранее знала вердикт: «Ага, раз ты продолжила стопить, раз это тебя не угомонило, значит, тебе понравилось». Ведь при изнасиловании всегда надо доказывать, что ты была против. Виновность будто подчинена непроговоренной силе морального притяжения, которая всегда тянет ее к той, которую отымели, а не к тому, кто вставил.

Когда фильм «Трахни меня» сняли с проката[12], многие женщины – мужчины молчали в тряпочку – посчитали необходимым публично заявить: «Какой ужас, нельзя же думать, что решить проблему изнасилования может ответное насилие!» Да что вы говорите? В новостях никогда не показывают девушек, которые бы при попытке изнасилования одни или бандами откусывали члены, которые бы разыскивали насильников, чтобы их прикончить или отпиздить. Пока что такое бывает только в фильмах, снятых мужчинами. Таких, например, как «Последний дом слева» Уэса Крэйвена, «Мисс сорок пятый калибр» Феррары, «День женщины» Мейра Зарки. Все три фильма начинаются с более или менее отвратительных (совершенно омерзительных, если откровенно) сцен изнасилования. А дальше все они в деталях показывают предельно кровавую месть женщин своим насильникам. Когда мужчины показывают женщин, они редко стремятся понять их опыт и чувства как женщин. Скорее это способ инсценировать их мужскую чувствительность в теле женщины. Той же логике подчинена и порнография, я еще буду об этом говорить. Получается, все три фильма показывают, как отреагировали бы мужчины, если бы оказались на месте изнасилованных женщин. Кровавой баней, беспощадным насилием. Ясно, что они хотят этим сказать: как же так выходит, что вы не защищаетесь решительнее? И в самом деле, удивительно, что мы так не реагируем. Не защищаться женщин учит древняя, неумолимая политическая схема. Как обычно, двойная петля: знайте, что нет ничего ужаснее изнасилования, но не смейте защищаться и мстить. Вы должны страдать, и ничего другого вы делать не можете. Дамоклов меч промеж ног.

Но некоторые женщины чувствуют потребность еще больше настаивать: насилие – не выход. А ведь в тот день, когда мужчины начнут бояться, что их драгоценные хуи искромсают канцелярским ножом, они внезапно смогут лучше контролировать свои «мужские» импульсы и понимать слово «нет». Лучше бы я смогла в ту проклятую ночь выйти за пределы того, что внушили моему полу, и перерезала бы им всем глотки, одному за другим. Лучше так, чем быть той, кто не смеет защититься, потому что она женщина, потому что насилие – это не ее территория и потому что физическая неприкосновенность мужчины важнее, чем женщины.

В ту ночь, когда меня изнасиловали, в кармане моей красно-белой бейсбольной куртки лежал складной ножик со стопором, с черной блестящей рукоятью, с безупречной механикой, с тонким, но длинным лезвием, заточенным, начищенным до блеска. Ножик, который я в те смутные времена довольно легко выхватывала из кармана. Я успела к нему привязаться, на свой лад научилась им пользоваться. Той ночью он остался лежать у меня в кармане, а я думала одно: только бы они его не нашли, только бы им не пришло в голову с ним поиграть. Даже мысли не мелькнуло самой им воспользоваться. С того самого момента, как я поняла, что с нами происходит, я была уверена, что они сильнее. Такова сила внушения. Не сомневаюсь, если бы они пытались у нас украсть куртки, я бы отреагировала совсем иначе. Не то чтобы я была особенно смелой – скорее просто охотно делала неразумные вещи. Но в тот момент я вдруг почувствовала себя женщиной, до отвращения женщиной, как никогда до и никогда после. Необходимость защитить собственную шкуру не давала мне права ранить мужчину. Думаю, я бы отреагировала так же, даже если бы насильник был один. Это идея изнасилования делала из меня женщину, существо, уязвимое по своей сути. Девочек с детства приучают никогда не причинять вреда мужчинам, а женщин призывают к порядку каждый раз, когда они преступают это правило. Никому не хочется знать предел собственной трусости. Никому не хочется прочувствовать его своим нутром. Нет, меня бесит не то, что я не посмела убить хоть одного из них. Меня бесит общество, которое не научило меня, как ударить ножом ублюдка, который силой раздвигает мне ноги, зато внушило, что это преступление, от которого я не должна оправиться. А больше всего меня бесит то, что, оказавшись перед тремя мужиками с ружьем, в темном лесу, откуда не убежишь, я до сих пор чувствую себя виноватой, что мне не хватило смелости попытаться защитить нас моим перочинным ножичком.