Кино без правил

Коммунистический субботник мы снимали у них во дворе. А как его изобразить? Никаких поваленных деревьев нет. Взяли кусок ватмана, свернули его и написали «Бревно Ильича». А Ильич в исполнении Лёньки шёл впереди всех и нёс на себе это бумажное бревно. Сашка Черных играл Феликса Эдмундовича, на него надели какой-то старый френч, фуражку. И Черных кричал, что всех посадит и расстреляет, кто на субботник не пойдёт.

Потом мы этот фильм показывали. Тогда ведь всюду были студенческие компании. У кого собирались, ставили экран раздвижной, восьмимиллиметровый проектор с собой возили, это же всё лёгкое было. И мы крутили этот фильм.

И постепенно компания стала обрастать, кто-то кого-то с собой приводил. У кого-то был приятель из консерватории. Как сейчас помню, у него квартира была на Новослободской. Этот парень был пианист. Он очень звал к себе в гости, и пришли, помимо наших, его консерваторские студенты. Среди них был парень, имя которого я не помню, но мы звали его Ути-Нате-Хуй-В-Томате. Почему-то у него была такая кличка. Он был мелкий и с какими-то такими манерами, что сейчас его назвали бы голубым, но он голубым не был, просто манерный очень мальчик. И он то ли специально «заложил» всю компанию, то ли у него язык был длинный, и он где-то растрепал. Одним словом, дошло до нашего деканата, до ВГИКа. Наш гэбешник по имени Гиви Александрович (он курировал ВГИК и киностудию им. Горького) начал всех по одному вызывать, а мы, естественно, пошли в несознанку. Первый парень, которого куратор «дёрнул», рассказал нам об этом в курилке, сказал, что про фильм ничего не знает, мол, какой такой фильм? И Гиви Александрович всех нас вызывал для беседы. Мы отказывались от всего, твердили, что никакого фильма не видели и не знаем, о чём речь… Сашкина мама собрала все эти киноплёнки, уехала к какому-то знакомому на дачу и там всё сожгла. На этом вся история закончилась. Никаких копий не осталось, всё было в единственном экземпляре. Да и относились мы к этому как к шутке, мы просто «прикалывались». Сейчас это смотрелось бы, наверное, совсем глупо».

***

Жизнь «самодеятельных» кинорежиссёров в советское время вовсе не была благостной, солнце могло закатиться за тучи в любой момент. Никто из нас не подозревал, что какой-нибудь знакомый мог донести на нас в «компетентные органы», и не знали, а под каким углом наше творчество будет там рассматриваться и в чём нас могли обвинить.

Мой однокурсник Саша Стрельбицкий, активно помогавший мне в съёмках, был отчислен из МГИМО за «аморалку».

Мы все жили молодыми страстями, легко завязывали любовные отношения и так же легко разрывали их. Студенческая пора – прекрасное и беззаботное время. За окнами – нормальная, обычная, ровная жизнь. Казалось, если ты не занимаешься антисоветчиной, то ничто тебе не угрожает. Кто с кем ложится в кровать – это личное дело каждого из нас. Но оказалось, что вовсе не личное…

Саша, Сергей, Кира – этой троице крупно не повезло. Никто из них не рассказывал, как они развлекались (втроём или куда большей компанией), но досталось им троим. Никто в институте толком не знал, что произошло, муссировались неопределённые слухи о групповом сексе и о наркотиках, эту троицу называли «кружковцами» (производная от фамилии Киры). Кира была красива, элегантна, притягательна. Я познакомился с ней примерно за год до поступления в МГИМО. На неё многие заглядывались.

Повторюсь: мы были беспечны, доверяли друг другу. Почему не показать ближайшему другу фотографию с вечеринки? Почему не показать фотографию своей очаровательной девушки? Нет ведь никакого преступления… Саша показал мне однажды фотографию (или несколько фотографий, теперь уже не вспомню наверняка), где Кира в кровати обнимала Сергея. Оба весёлые, смеющиеся, голые. Радостный и беззаботный снимок. По моим меркам, абсолютно невинный, но по советским меркам – запредельная аморальность, падение комсомольцев на самое дно.

Говорят, что какую-то из этих фотографий Саша потерял (забыл?) в аудитории, где её нашёл «доброжелатель» и передал в деканат. С той минуты события стали разворачиваться с головокружительной скоростью. Никто из этих троих, попавших под внезапные удары чиновничьих молний, не открыл нам в те дни ничего. Все они молчали. Мы были убеждены, что страсти улягутся, ведь не дети дворников попали в передрягу (у Саши Стрельбицкого отец был генерал ГРУ, мы ещё посмеивались, что ему сам Андропов, наверное, друг-приятель). Но к нашему всеобщему удивлению, ребят быстро отчислили. Саша ушёл служить в армию и на два года выпал из моего «кинопроизводства». В тот вечер, когда в его квартире на Мосфильмовской улице было организовано прощальное застолье для ближайших друзей, он сказал: «МГИМО – страшный гадюшник».