Кино без правил

Когда началась свистопляска из-за попавшей в руки начальства фотографии с моими голыми однокурсниками, я понял, что хожу по лезвию ножа и что надо избавиться от всей «обнажёнки» в моих киноплёнках. Саша Стрельбицкий и его друзья попались на почти невинной эротике, а некоторые мои кинозарисовки были значительно откровеннее. И это были вовсе не сцены, органично вплетённые в сюжет фильма, это был просто секс. Мне нравятся тела, занимающиеся любовью, меня приводят в восторг изгибы возбуждённой женщины, это – высочайшее произведение природы в области пластического искусства. Правда, у меня ни разу не получилось то, чего я хотел добиться от такой киносъёмки, и фактически снимал то, что сегодня называется мягким порно. За это грозило не выдворение из института, а реальное уголовное наказание.

Я сжёг всё. В огне исчезли киноплёнки, негативы, фотографии, рисунки. В те дни я уничтожил даже то, что лишь намекало на телесную наготу. Но моё «воздержание», продиктованное осторожностью, не продержалась долго; искусство взвывало ко мне из глубины моего существа, из сердца, оно требовало свободы выражения мыслей и чувств. Можно ли удержаться в пределах «красных флажков», где всё тесно и неповоротливо, в то время как по другую сторону флажков видны безбрежные пространства и веет вольный ветер?

***

Мало кто теперь знает о «параллельном кинематографе». Да и раньше тоже мало кто знал. Я снимал фильмы, которые в советское время назывались «любительскими». Настоящие фильмы делались профессионалами, в производство настоящих фильмов вливались огромные деньги, настоящие фильмы выходили на большие экраны к широкой публике, а я снимал на домашнюю кинокамеру, мне помогали мои приятели-энтузиасты, мы делали наши фильмы для себя, не претендуя на широкий прокат. Профессиональный кинематограф – это работа, за которую создателям фильма платят деньги. Мы не зарабатывали деньги нашими фильмами, мы тратили собственные деньги, чтобы снять фильм, который никто не мог увидеть, кроме узкого круга наших друзей. Более того, каждый фильм существовал в единственном экземпляре, плёнка изнашивалась, покрывалась царапинами, рвалась, иногда терялась. Все мы где-то работали, и посвящали нашим (правильнее сказать, моим) фильмам значительную часть своего свободного времени.

Термин «параллельное кино» выдумали братья Алейниковы – Игорь и Глеб. Главным был, конечно, Игорь Алейников. Он обладал характером настоящего организатора, умел доказывать и убеждать. Он снимал своё кино на киноплёнку 8-мм и 16-мм. Игорь считал, что люди, создающие кино в любительских условиях (имелась в виду не семейная кинохроника, а сюжетные фильмы) или экспериментирующие с киноплёнкой, творят «параллельное кино», то есть кино вне поля государственного кинематографа. А кинематограф в Советском Союзе был только государственным. Всё, что делали мы, «параллельщики», не имело права на признание и вообще на существование. Но наши фильмы, какими бы ущербными они ни были, всё-таки существовали, они жили в пространстве, параллельном государственному кинематографу. В Америке и Западной Европе существовали независимые кинорежиссёры, но в отличие от нас, «параллельщиков», они работали с профессиональной киноплёнкой и могли прорваться на большой экран. Мы же не имели возможности получить широкую плёнку и снимали на 8-мм и 16-мм, то есть путь к большому экрану был закрыт для нас даже по техническим причинам.

В 1987 году Игорь Алейников выпустил первый самиздатовский журнал «Cine Fantom», и в том же году братья Алейниковы провели первый фестиваль «параллельного кино». В 1988 году фестиваль «параллельного кино» прошёл в Ленинграде при поддержке Союза кинематографистов Ленинграда.

В то время я ничего не слышал о «параллельном кино» и на ленинградский фестиваль попал случайно: Алейниковы приехали к нам в гости, посмотрели мой фильм «Большой сон, большая жизнь» и пригласили меня. Позвали, как я понимаю, не потому, что им очень понравился фильм. Они много экспериментировали, старались делать всё наперекор правилам, и в моём фильме их привлёк эпизод, где камера наезжает на утекающую мыльную воду в кухонной раковине. Я наложил на это изображение громкий булькающе-хрюкающий звук засорившейся канализационной трубы и продлил этот звук на следующую сцену – покойники в морге. Я хорошо помню, как Алейниковы оживились на этом месте и начали громко обсуждать её. После этого они сообщили мне, что в Ленинграде состоится фестиваль и что я должен показать там мой «Большой сон». Я согласился. Я созрел для первой встречи со зрителем.

Погода в Ленинграде стояла сырая, не способствовавшая поднятию настроения. Людей в просмотровом зале набилось много, все для меня чужие, я знал только Игоря и Глеба Алейниковых. В основном показанные там фильмы были откровенной насмешкой над всем, что я ценил и уважал в кино. По сути, это было издевательство над моим миром. Чем ближе к показу моего «Сна», тем сильнее было во мне желание отказаться. Но ведь я приехал, неужели отступить перед этой сворой чужаков?