Кино без правил

Когда мы принесли мастер-кассету с готовой программой, Торчинский сказался больным и уехал с работы. Вместо него программу принимали две женщины (одна была редактором, а вторая чуть ли не секретарём, точнее не вспомню). И они не приняли программу. Они смотрели наши «Будни», запершись вдвоём в кабинете начальника, и я хорошо помню их надменные лица, когда они вышли и объявили вердикт: «Никуда не годится, тут непрофессионализм во всём». Таня Краснова опешила, но тут же взяла себя в руки и воспротивилась: «Так дело не пойдёт. Пусть вся редакция смотрит. Если большинство решит, что мы сделали плохую программу, то так тому и быть». А те две тётки уже успели доложить Торчинскому, что мы подвели его и что в эфир надо ставить другой материал. Оказалось, одна из них тоже готовила «Будни», но в сетку её поставили гораздо позже, а она хотела быть первой, жаждала открыть цикл своей программой… Что ж, через час собрались журналисты, редакторы и режиссёры «Республики», начался просмотр. Затем нас долго хвалили. Те две тётки стали нашими врагами, затаились, время от времени делали гадости. Кстати, одна из них была та, которая подняла шум из-за моих «Дверей» и заявила, что я поставил в эфир порнографию… Позже, на общей летучке телеканала РТР нашу программу «Будни» назвали лучшей передачей месяца.

Такие случались ситуации.

Но в основном работалось спокойно, если не считать постоянного сбоя в режиме дня из-за ночных монтажных смен. Я не помню ни одного дневного монтажа, только ночные.

Наверное, можно было бы вспомнить, как мы с Игорем Марьиным ездили в командировки для «Крестьянского вопроса», но там было так много разного, что коротко рассказать не получится, а если подробно, то придётся писать отдельную книгу. «Крестьянский вопрос» показал мне нашу страну: её просторы, её заброшенность, её радушие, её удивительное разнообразие во всём.

***

Мне не хочется заниматься перечислением голых фактов: где работал, что делал, чего добился. Но, углубляясь в воспоминания, я невольно начинаю рассказывать о событиях, а не о внутренних красках творческого процесса, о которых я собирался написать книгу. И это отклонение от первоначального замысла сбивает меня, уничтожает само желание продолжать книгу. Что и когда было – это интересует меня гораздо меньше, чем разговор о том, как было.

Я попал на РТР в самом начале «новейших времён». Атмосферу наполнял дух перемен. Мы все хотели делать «настоящее» телевидение. Мне довелось брать интервью у многих известных политиков, актёров, музыкантов, но гораздо значительнее были встречи с простыми людьми в деревнях, на фабриках, в офисах, на улицах. Телевидение дало мне возможность увидеть жизнь с той стороны, которую я не увидел бы никогда. Все, к кому мы приезжали, стремились показать нам что-то особенное, все смотрели на нас не просто с уважением, а почти как на небожителей: мы ведь с телевидения, мы из Москвы, мы приехали, чтобы рассказать о них всей стране! В те годы телевидение решало многие проблемы, оказывало настоящую помощь, на нас надеялись. Мы разговаривали обо всём, ограничений не существовало. Сегодня ограничений гораздо больше, потому что телевидение загнано в жёсткие рамки и работает всего в нескольких направлениях: политика, скандалы, развлечения. Сегодняшние телевизионщики пляшут возле этих тем, как стриптизёрша вокруг шеста, они лишены свободы делать то, что считают интересным и нужным.

О телевизионной жизни можно говорить бесконечно, в каждой профессии есть интересное и скучное. Моё желание делиться прошлым то исчезает, то накатывает вновь, но, добравшись до главы «Профессия», я остановился. Чем дальше, тем меньше желания продолжать. Сколько текста отправлено в корзину!

Вольно или невольно я сравниваю мою телевизионную жизнь с той, которая была до телевидения. Телевидение расширило мои горизонты, в этом нет сомнений, но моё творчество до телевидения было гораздо интереснее, насыщеннее, интенсивнее, и я был сам себе хозяин. Я был нищим режиссёром, но вольным и бесстрашным. Любая идея была мне по плечу. Телевидение резко ограничивает свободу автора. Что касается режиссуры, то телевидение загоняет её в угол и сводит к штампам. Как только я и мои телевизионные соратники, коих было немного, начинали осваивать новые темы, на нас сперва смотрели с недоумением, затем отодвигали всё дальше и в конце концов лишали эфира. Но нам всё-таки удавалось осуществлять наши идеи. Без использования рекламы, без ухищрений продюсеров. Мы трудились самостоятельно.

Понимаю, что всё это звучит противоречиво: то ли свобода, то ли строгие рамки. Да, телевидение, особенно государственное, это всегда ограничения. Но даже в рамках нашего объединения, выпускавшего социально-экономические программы, я готовил этнографические, музыкальные и психологические темы. Кое-что получалось.