Кино. Потоки. «Здесь будут странствовать глаза…»

Как культуролога Александра Люсого интересуют нето-краты, то есть люди, не потребляющие рекламируемый продукт (туризм, музыку, одежду, еду и т. п.), но сами становящиеся живой рекламой. И в связи с этим он размышляет о дизайне, считая, что дизайн (замысел, план, проект, конструкция, модель) формирует новый тип нарциссизма. Здесь в список рекомендованной литературы входят Борис Гройс с книгой «Искусство. Дизайн. Политика» и Хэл Фостер с «Дизайном и преступлением». С точки зрения Люсого, современное искусство ищет «трещину», «нуль-дизайн». А дизайну противопоставляется «богема» – «…кочующий по Европе заговорщик, тайный борец с существующим порядком…». Здесь автор пособия не обходит своим вниманием, в частности, фильм «Матрица» – любимую картину современного философа Славоя Жижека. Ведь и сам он считает, что «разум воплотился в паутине, идеально совпавшей с нелинейной системой мышления».

Александр Люсый пишет, что его увлекает и «армянский текст». В главе «Машина грез и хроник» он обращается к фильму «Хроника ереванских дней» Фрунзе Довлатяна (1972). Здесь его, как и в романе Белого «Москва», интересует визуализация городского текста. «Видение – наблюдение за ветром. Визуализация – создание искусственного ветра (веер, вентилятор). В фильме Довлатяна город как общий образ складывается из отдельных персонажей-домов».

Особняком стоит глава «Участь моя должна была решаться в Карсе» – это текст для любителей прозы Орхана Памука и пушкинистов (разной степени знаний), это текст в тексте, пособие в пособии. Пограничная крепость Карс упоминается и в пушкинском «Путешествии в Арзрум», и в романе «Снег» Памука. Неприступность ее обыгрывается, например, Пушкиным в альбоме Ушаковых в связи с Натальей Гончаровой в период сватовства. А Памук утверждает, что Карс – «микрокосм в чистом виде».

Жанр «опознания» указан абсолютно верно. Книга действительно помогает опознать «кинопотенциал». Единственное, в чем можно упрекнуть автора, это некоторая избыточность в пересказе собственной творческой биографии. Но это мелочи по сравнению с пользой от прочитанного!

Наталья Стеркина, преподаватель ВГИКа

Превращения. Режиссерские рефлексии

Одна из глав этой книги подтолкнула меня вообразить такую картину из России. Столыпин за год до убийства, выступая на торжественном построении в связи с выпуском офицеров-артиллеристов, закончил его в духе своих мыслей о России:

«Нигде не лучше родиться и умереть, как в России, хотя в ней так и не были разрешены многие проблемы, и главная из решенных все же не вполне решенная – нужно или не нужно России крепостное право?» Об этом больше всего было споров и мнений в России, в том числе в среде декабристов, и они оставили самый оригинальный ответ на этот вопрос. Когда государь, лично проводивший допросы некоторых декабристов, спросил у князя Волконского, правда ли, что руководители тайных союзов хотели в случае успеа поднятого ими мятежа отменить крепостное право в России, Волконский отрезал: нет.

– Почему, – не поверил государь.

Князь без труда ответил:

– Потому что среди нас было немало участников войны с Наполеоном, и мы уже тогда хорошо были осведомлены, что ответили крепостные Наполеону, решившему, чем он может привлечь крепостных на свою сторону в войне с самодержавием: он пообещал им после своей победы отменить крепостное право. Крепостные на это ему передали: когда в России ничего не имеешь, и то, что имеешь, нравится. Разве стоило крепостным еще раз обещать это, зная, что они ответили Наполеону?

Через много лет вернувшиеся из сибирского заточения декабристы первым делом заявили: «Несмотря на то, как мы поступили с Россией и как она поступила с нами, – родиться и умереть лучше всего в России. Ничто нас не убедило так сильно в этом, как отвергнутое крепостными предложение Наполеона, в каких словах они передали ему это. Это и есть Россия».