Кино (СИ)

То, что с ней связано — прошлое, которое не вернуть. А значит и жить им нельзя. Но я упрямый от рождения. Я уже почти научился. И никакое это ни прошлое. То, что заставляет каждый раз чаще биться твоё сердце не поддаётся веяниям времени. Можно врать самому себе довольно долго, но однажды это опротивет настольок, что хоть в петлю лезь. Я перестал врать. Ничего хорошо из этого не вышло, но это куда лучше, чем самообман. По крайней мере дышишь ровнее, без этой нервной дрожи. А это само по себе уже не мало.

Мой день расписан почти поминутно. Работа, дом, личное время. Каждый день я гуляю пешком хотя бы по часу. Это помогает не думать о многом. И отчего-то ловишь себя на мысли, что никогда при этом не бываешь один. Она здесь, рядом, неподалёку, такой же мечтательный взгляд как и при нашей первой встречи, эти лазурные глаза, шёлк кожи, цветочно-пряный аромат волос. И её смех. Вот она убегает, а я растерянно провожая её взглядом, даже и не пытаясь догнать, удержать за руку, остановить. Это рассеянность в моём взгляде отпугивает невольных прохожих, которые торопятся отойти от меня подальше, принимая за пьяного или за кого похуже.

До полуночи я читаю. Опять же — чтобы не думать. Говорят, что книги — отличное средство против стресса. Но для меня книги прежде всего отличный способ отдохнуть от себя самого. Я не пытаюсь вжиться в роль персонажей, не переживаю по поводу их судеб, не ищу для себя что-то такое, что станет именно мне понятным. Для меня чтение — это таблетка от головной боли. Принял, и вот уже становится легче переносить боль несправедливости, потерь и всего того, что принижает и давит.

Встаю я рано. Умываюсь холодной водой, отжимаюсь сотку и спешу завтракать. А потом постылая работа. Добираюсь я до неё пешком, несмотря на приличное расстояние от дома, опять же, чтобы не думать и вновь чувствовать это незримое ощущение присутствия другого человека рядом.

Выходные проходят гораздо скучнее. Я часами могу сидеть на кухне, забывая о том, что рядом, в чашке, стоит кофе, который уже давно остыл. Я включаю любимую когда-то музыку с тем, чтобы начать разбирать слова, вдумываться в их смысл, но забываю об этом, поддаваясь каким-то своим грёзам, запускаю их по новой и так до бесконечности. Мне нравиться слушать как барабанит дождь по стеклу, как шумит ветер, заглушая собственный голос. Иногда я беседую сам с собою. Я представляю кого-то (под кем-то я каждый раз имею ввиду именно её, но никогда в этом не признаюсь!) рядом, кому интересно как прошёл мой день, что мне сегодня снилось, какую книгу я сейчас читаю — и именно с ним я делюсь всем наболевшим. Но даже будучи высказанной боль не уменьшается. Просто смиряешься и привыкаешь к ней. Она будто врастает в тебя и становится неотъемлемой частью естества, так, что без этой боли отказываешься верить собственным ощущениям, принимая их за наваждения. Как лёгок человек на обман.

Так как по ночам я сплю мало, то в выходные я компенсирую недосып дневным сном, после которого я весь день хожу, словно зомби — ни капли не отдохнувший, с одурелой от снов головой. Тогда я прибегаю к ещё одному спасительному средству — вечерней прогулке.

Когда я вдыхаю ночной воздух, то чувствую, что хмелею. А ещё это странное возбуждение, похожее на ребяческий восторг от купленой родителями давно желанной игрушки. Чувствуешь себя куда более свободным, чем при свете дня, расправляешь затёкшие крылья, стряхиваешь оковы предрассудков, от которых сводит уже не только тело, но саму душу. А двигаясь по ночному потоку, мимо слепых и гудящих от напряжения фонарей, спешишь невольно, боясь не успеть навстречу чему-то или кому-то. Всегда одно — разочарование несостоявшейся встречи. И слишком длинная дорога обратно, в ворох из мешанины всего давно отслоившегося, но не переставающего подавать отчёвливые сигналы жизни. Вот как будто зазвенела посуда на кухне, вот звук включённой воды, вперемежку со сквозняком лёгкий, едва уловимый аромат духов, стук в дверь, за которой никого. Наваждение и только. Даже приятное, без которого совсем край.