Киномания

— Только основам, — ответила она. — Для углубленного курса мне нужно будет ехать в Копенгаген.

— И когда?

— Через два года.

Дети вели нас к нескольким сгрудившимся в тени деревьев домикам за деревянным забором. За ними чуть поодаль стояло большое, неясной архитектуры здание, тоже из дерева и тоже красное, а рядом с ним — сарай. Еще дальше на склоне горы я увидел загоны для скота и несколько одетых, как наши проводники, детей, которые либо вели лошадей, либо ехали верхом. Здесь, в отличие от Цюриха, веяло фермерским духом.

— И это вся школа? — спросил я.

— Нет, школа там, — ответил мальчик. Он махнул рукой в сторону гор на востоке. — Туда нужно ехать на лошади.

— А это что? — спросил я, показывая на здания впереди.

— Это для гостей, — сказал мальчик, показывая на дома за забором, — а это студия, — Он показал на дом с сараем вдалеке, — Это принадлежит Саймону.

— Все — для одного Саймона?

— Чтобы он мог снимать свое кино.

— Не очень ли много для одного ученика?

Оба уставились на меня — во взглядах удивленное выражение.

— Саймон не ученик, — сказала девочка. — Он пророк.

— Пророк? — спросил я, — Что это значит?

Девочка пожала плечами, словно ей нечего было добавить.

— Пророк…

Шарки посмотрел на меня скептическим взглядом. Вполголоса он пробормотал:

— Не думаю, что его фильмы так уж про рок.

Тропинка впереди разветвлялась, а перед нами было каменное сооружение, окруженное цветами. Оно походило на придорожную часовню. Внутри стояла мраморная скульптура. Знак перед часовней указывал: направо — «Школа святого мученика Иакова», налево — «Администрация и гостевой дом». Прежде чем повернуть налево, мы остановились, чтобы взглянуть на изваяние. Это было псевдоманьеристское скульптурное изображение трех человек — из разряда невзыскательных подражаний Микеланджело, какие предполагаешь увидеть в «Форест-Лон» ^{306}. Если стиль скульптуры не производил особого впечатления, то тема ее была просто отталкивающей. Центральная фигура являла собой коленопреклоненного бородатого человека. Его чрезмерно мускулистое, обнаженное вплоть до чего-то вроде набедренной повязки тело было сплошь покрыто жуткими шрамами — следами бичевания. Кроме повязки на нем был только нашейный мальтийский крест. Руки были связаны за спиной, а на металлическом ошейнике болталась цепь. Рядом стояли две фигуры в масках и балахонах. Один из этих двоих держал цепь, а другой прижимал клеймо ко лбу жертвы, глубоко впечатывая в кожу букву X. Лицо стоящего на коленях человека было искажено болью.

— Ух-ты! — сказал Шарки, — Похоже, у него крупные неприятности. Что это за история?

Ответила девочка.

— Это святой Иаков. Его мученичество.

— А кто два этих негодяя? — спросил Шарки.

— Инквизиторы.

— Жуткое дело, — прокомментировал Шарки. — Всегда недолюбливал инквизиторов.

В Жанет осталось немало от католического воспитания, и она задала вопрос:

— А по-моему, святой Иаков был забит до смерти камнями. Задолго до появления инквизиции. Разве нет?

Девочка отрицательно покачала головой.

— Это другой святой Иаков.

— Какой?

— Святой Иаков из Моле.

Шарки сразу же зацепился за имя.

— Слушайте, ведь так звали главного тамплиера. ^{307}

— Великого магистра, — добавил я. Я вспомнил, что встречал это имя несколько лет назад, читая книгу, которую дал мне Шарки, — Сожжен по обвинению в ереси.

— Тогда он не может быть святым, — возразила Жанет.

— Я же говорю, что они — не католики.

На постаменте скульптурной группы готическими буквами была высечена надпись на средневековом французском. Жанет перевела:

«Живые или мертвые, мы принадлежим Господу.

Слава победителям, да будут счастливы мученики!»

Она в последний раз кинула неприязненный взгляд на скульптуру, и мы направились следом за детьми.

— Ужасно, что дети все время с этим сталкиваются.

Я согласился, но меня не удивило присутствие здесь такой надписи — после часовни в Цюрихе я был готов к чему-нибудь подобному. У сирот был вкус к жестокости. История ордена писалась кровью из их ран.

Мы прошли еще ярдов десять в направлении гостевого дома, когда я, нарушив молчание, спросил у мальчика:

— А ты помогаешь Саймону снимать кино?

Он ответил:

— Пока еще нет. Ему помогают старшеклассники.

— Помогают с монтажом, освещением — всякими такими вещами?

Мальчик кивнул.

— А тебе нравятся фильмы Саймона?

— Да. Мне нравятся те фильмы, которые учат.

— Чему учат?

Голос его стал едва слышным.

— Учат знать, кто есть истинный Бог.