— Слушай, Джонни, ты должен познакомиться с маэстро, — сказал он, ухватив меня за локоть. — Ты только послушай — Бобби пишет музыку для нового фильма Данкла. — Он сообщил мне об этом словно о величайшем культурном событии века.
— Я как раз только что об этом узнал, — сказал я и передвинул свой стул поближе к Бобби Сифилису, напуская на лицо заинтересованное выражение и делая вид, что на меня услышанное произвело впечатление, — Я, по-моему, слышал вашу группу, — солгал я. Не зная, с чего начать, я сказал: — Она, кажется, называется…
Сифилис не ответил — только смерил меня своим стандартным скучающим неподвижным взглядом. Шарки напомнил мне:
— «Вонючки». «Вонючки за умирание». Высший класс!
Бобби Сифилис бросил на Шарки недовольный взгляд.
— Больше, чем высший. Самый высший.
Подумав немного, я решил, что поправлять его не стоит. Сифилис может подумать, что я его поддеваю.
— Это ведь тяжелый металл, верно? — сделал я еще одну слабую попытку, но сразу же понял, что только выдаю свое невежество.
Полуобнаженная девица под мышкой у Сифилиса сделала кислое лицо.
— Бобби уже давно вырос из этих обосранных пеленок.
Когда она открыла рот, я увидел, что ее передние зубки были заточены под острые клыки. Как и у Сифилиса, у нее на щеках были татуировки в виде шрамов. А из левой ноздри выползала татуировка в виде червя, направляющегося к ней в рот. На ее бритом бугристом черепе красовалась единственная прядь нитеобразных волос оранжевого цвета — она, без сомнения, была самым уродливым представителем рода человеческого, каких мне доводилось встречать.
Шарки расшифровал для меня ее комментарий.
— Такие веши быстро меняются. Да, тяжелый металл еще в моде, но Бобби уже ушел вперед. Теперь он работает в морбкультуре.
— Морб? Это пост-панк?
Наконец, дав нетерпеливый ответ, подал голос Сифилис:
— Это все говно, мы пост-апокалипсис.
Я недоуменно уставился на него.
— Но как это может быть?..
— Потому как мы смотрим назад на мир с другой его стороны. А именно это означает, что мы начинаем со всеобщего расового самоубийства.
Девица рядом с ним одобрительно хихикнула.
— Ну, поняли? Поняли? — сказала она, — Чисто смертельно. Просто обояшка. Расскажи ему о фене-цикле.
— Ну да, — продолжил Сифилис, — Это эволюционная психоритмика тотального космоса. Шестидесятые, семидесятые, ты устраиваешь скандал, раздаешь поджопники, засираешь мозги. Но на самом деле мы приближаемся к фене-циклу. А когда это обрушится на тебя, то будет полный абзац.
— Фене-цикл?.. — спросил я.
Тут вмешался Деккер, чтобы поправить фразу.
—
— И тогда, кажется, у нас ничего не остается.
— Прямо в очко, — согласился Сифилис, высокомерно хмыкнув. Увидев, что проявляю должную почтительность, он немного расслабился и откинулся к спинке стула, пребывая при этом в готовности снова ринуться в бой — человек честолюбивой мечты. — Вот вы берете какую-нибудь группу, ну если конкретно, то «Распятнашки». Вы их знаете?
Я понятия о них не имел, но сказал, что знаю.
— Эти «Распятнашки» — сплошной раздолбанный сатанизм. Богохульство, ритуальное жертвоприношение, антихрист и все такое. Я не против. Такова сцена на этом вот отрезке времени. Но ведь они все еще борются. Потому как у них типа есть дело. У тебя есть дело — ты хочешь победить, ты хочешь выжить. А вот позиция морб именно другая. Зачем волноваться? Я хочу сказать, ты живешь, ты умираешь, ты ешь, тебя едят, какая к херам разница? Типа помиралова — что толку с ней бороться,
— Просто оттягивайся на всю железку, — сказала девица у него под мышкой. Обаяшка, — Мы последнее поколение, — Она злобно хихикнула.
И что — я должен был согласиться с такой мрачной перспективой? Я кивнул, словно этот предмет поглотил мои мысли. И тут же понял, что и в самом деле поглощен. Ведь в конечном счете это была часть мира Саймона Данкла и каким-то образом (каким — я еще не понимал) и часть мира Макса Касла.
— А морб — это чья идея? — спросил я у Сифилиса, — Ваша или Саймона?
— Я бы сказал, совместная. Время созрело, и тут еще этот второй лимениум на издохе, все типа
Деккер поправил его:
— Второй миллениум. Двухтысячный год.
— Ну да. Типа того, — продолжал Сифилис. — Мы с Данком попали на одну волну синхронитарно. Данк на всю катушку исследовал сцену рока. А я в это время методологически был там, откуда не найти чистого морба, не сходив в кино. Вот тут-то мы и синергизировались — он и я.
— Объясните, — сказал я, — Что вам дает кино?