Киномания

– Вам доводилось входить куда-нибудь – в какой-нибудь дом, в какое-нибудь место? И вы сразу чувствуете – что-то здесь не то. Дурное, дрянное место. Вам и видеть ничего не нужно. Потому что оно повсюду. Весь воздух им пропитан, – Голос у Пьюзи дрогнул, упал. Ему словно бы наконец удалось через все эти годы вызвать в памяти четкие воспоминания о Касле. Воспоминания больше не доставляли ему удовольствия, – Он был неприятный человек. Мне никогда не нравилось с ним работать. И дело не только в высокомерии. В чем-то еще. Мы на «Юниверсал» делали кучу всякого нездорового кино. Этим деньги зарабатывали. Дракула, оборотни, зомби. Но на самом деле это были как бы шутки. Кто мог к этому серьезно относиться? Бела Лугоши… ну, вы понимаете, что я имею в виду. Когда мы наелись, мы от них отошли, оставили все это в прошлом. Но не Макс. Макс сам был какой-то нездоровый. Внутри него что-то было не так. Речь о нем самом, а не только о его фильмах. Я думаю, он был сильно болен, если вы меня понимаете.

Больше мне почти ничего выудить из Пьюзи не удалось, хотя он и болтал еще час или около того, перемежая достоверные воспоминания явными ошибками. Но одно было совершенно очевидно: чем дольше мы говорили о Касле, тем больше проявлялась и углублялась прежняя его неприязнь к этому человеку, и наконец, когда я собрался было уходить, он с искренним сожалением спросил меня:

– Зачем вам писать о таком типе? На «Юниверсал» было столько порядочных и талантливых людей. Джеймс Уэйл, Ал Кросланд^{214}… Почему о Касле?

Я попытался объяснить, что обнаружил выдающиеся достоинства в картинах Касла, но реакция Пьюзи заставила меня устыдиться своих слов.

После этого у меня оставалось лишь еще одно сколь-нибудь ценное интервью. Хелен Чандлер обрела бессмертие в глазах киноманов, снявшись в «Дракуле» в качестве главной жертвы Белы Лугоши^{215}. После этого она участвовала в нескольких ничем не примечательных фильмах, включая и три касловских. Никаких сведений о том, что она снималась после тридцатых годов, не обнаружилось. Мне удалось найти ее адрес в Санта-Барбаре. Голос у нее по телефону был мягкий, аристократический и очень слабый.

– Макс Касл, – повторила она, когда я назвал это имя. Потом последовала долгая пауза, – Ах да, я работала с ним. Два раза.

– Вообще-то три, – напомнил я ей.

Когда я попросил разрешения навестить ее, она явно не проявила энтузиазма.

– Не думаю, что могу быть чем-нибудь вам полезна. Есть многие вещи, о которых я бы не хотела говорить.

– Меня интересуют только несколько подробностей. Ничего личного.

– Каких подробностей?

– Его режиссерские приемы, методы работы с актерами.

– Вот я и думаю, что это будет очень личным, особенно в моем случае.

– Меня устроят самые обезличенные ответы, – заверил я ее, – Мы могли бы говорить только о технической стороне?

– Макс был очень необычным человеком с необычными требованиями. Откровенно говоря, большую часть того, что он хотел от меня, я и объяснить не смогу. Кое-что может показаться… просто каким-то безумием.

– Если бы вы рассказали хотя бы то, что запомнили наиболее ярко, ваши главные впечатления.

После долгой паузы.

– Понимаете, были такие вещи, о которых нас просили не говорить.

– Касл просил?

– Да, Макс. То, что он хотел оставить в тайне.

– А что именно?

– Наверно, мне не следует об этом говорить. Маленькие секреты профессии – он, вероятно, не хотел, чтобы об этом узнали другие режиссеры. Многое там было связано с освещением… Я этого никогда не понимала. Все это было так необычно.

– Но он уже умер. Давно пора все это рассекретить.

– Возможно, вы правы, – Но она все еще сомневалась.

– А вы помните хоть какие-нибудь из его секретов? Могли бы их описать?

– О да, такие вещи не забываются… ведь это ни на что не похоже.

– Если бы мы поговорили, то, возможно, другие люди тоже смогли бы оценить его работу.

В ее голосе послышался насмешливый холодок.

– С какой стати меня это должно волновать? Он снимал жутковатые картины… может, их лучше забыть.

– Но вы не думаете, что Каслу хотелось бы видеть, как его работу оценивают по достоинству?

– Понятия не имею. Он вроде был не очень высокого мнения о фильмах, над которыми мы работали. Да и вообще, мы с Максом… расстались не как друзья. Он был не из тех, кто заводит друзей. Иногда мне казалось, что чем ближе он тебя подпускал к себе, тем отчужденнее становился. Он мог быть… очень жестоким.

Еще немного мольбы и просьб – и наконец я получил приглашение посетить ее на следующей неделе. Когда же, как и было договорено, я приехал в Санта-Барбару, меня у дверей встретила горничная, сообщившая, что мисс Чандлер заболела и сейчас находится в больнице. Она предложила мне оставить мои координаты и ждать звонка. И я ждал. Недели. Месяцы. Когда же я позвонил ей снова, мне сказали, что мисс Чандлер слишком слаба и никого не принимает. Мне не хватало духу звонить еще раз. И все же в течение нескольких следующих лет я предпринял еще две или три попытки. Меня с ней ни разу не соединили. Когда же мне наконец попался в газете ее некролог, то даже цветы посылать было уже поздно.