У Ольги было еще что мне рассказать, и это оправдывало столь длительное мое пребывание в Амстердаме. Она помнила близнецов Рейнкингов. Да, Зип верно говорил: они всегда были вблизи съемочной площадки, на которой работал Касл, и часто захаживали к нему домой. Эта парочка выводила ее, как и Зипа, из равновесия своей чудаковатостью – они были холодны, погружены в себя, неразговорчивы. В отличие от Зипа она понимала по-немецки, и от нее не ускользали те фразы, которыми обменивались Касл и близнецы. Перебранки, колкости, оскорбления, придирки. Близнецы и к ней ужасно относились, как, впрочем, насколько ей помнится, ко всем подружкам Касла. Однажды она слышала, как они выговаривали Каслу за его интерес к бхоге, используя эту возможность, чтобы и в ее адрес сказать пару недобрых слов. Ольга знала, что Касл их ненавидит; он много раз горько жаловался ей на них. Хуже всего было то, что они вмешивались в съемки фильмов.
– Почему же тогда он включал их в съемочную группу? – спросил я. Ведь Касл вовсе не принадлежал к тем, кто привык сносить неповиновение со стороны подчиненных.
Ольга дала странный ответ. У нее создалось впечатление, что Касл получал от близнецов жалованье: не он им платил, а они – ему. Она точно знала, что он нередко обращался к ним за деньгами. Студии платили ему как постановщику фильмов категории «В», как обычно, одни слезы. По мнению Ольги, он брал в долг у Рейнкингов, чтобы покрывать свои расходы – довольно высокие. Касл любил жить комфортно. Был и еще один камень преткновения между ним и близнецами, которые, по словам Касла, были готовы жить в гробу, как мумии, и от него ждали того же. Он нередко с горечью говорил об умеренности, которой требовали от него Рейнкинги. «У меня все это осталось позади», – настаивал он.
А еще он приходил к близнецам за деньгами для своих независимых постановок. Близнецы выколачивали из него эти долги всеми правдами и неправдами, а иногда использовали финансовые рычаги, чтобы его шантажировать. Но откуда, поинтересовался я, брали деньги Рейнкинги. Ольга понятия не имела. Она знала их только как монтажеров, работающих на самых дешевых картинах. На этом много денег не заработаешь. Ей иногда казалось даже, что они вообще работают за красивые глаза, чтобы помочь Каслу достичь нужных ему эффектов, – он не смог бы добиться их с помощью скудных средств, выделенных на постановку. Насколько ей известно, их имена никогда не появлялись в титрах касловских фильмов – это я тоже давно выяснил.
Еще Ольга знала кое-что про
– У
– А вы не помните, где находилась эта школа?
Она на минуту задумалась.
– На севере, в горах, кажется. Я там никогда не бывать.
– А как она называлась?
Она попыталась вспомнить, но безрезультатно.
– Как-то Сен-… кажется. Или какой-то Свято-.
– А что это за организация –
– Это что-то религиозное.
– Вроде церкви?
– Да. С монашенками и священниками.
– Они католики?
– Нет-нет, – Ее ответ был вполне уверенным.
– Вы точно знаете?
– О да. Мне Макс говорил. Они точно никакие не католики. Ты же понимаешь разницу? Папа говорит, что секс нужен, только чтобы были детки, так? Рожайте много деток. – Она сделала кислую, сердитую гримасу – редкий случай, когда ее улыбка омрачилась, – А от Макса я узнать, что это учение дьявола.
– Но вы же говорите, что в этих приютах есть монашенки и священники?
– Да. Сестры. Они носят черные одежды. Такие смешные шапочки. Я как-то сказала Максу, что у них католический вид. «Нет, это
– А вы знаете, что это за религия, что она исповедует?
Она не знала ничего, кроме причудливых сексуальных доктрин, которые уже мне поведала. А больше ее, кажется, ничто не интересовало. Она даже почти ничего не знала о голландском отделении ордена, которое располагалось в Гааге. Ей как щедрому благотворителю разрешили приехать и увидеть детей. Но дальше этого ее отношения с организацией не заходили. В одном, однако, Ольга была уверена.
– Я думаю, Макс имел большие неприятности с этими людьми.
– Что вы имеете в виду?