Киномания

– Понимаешь, они типа встретили меня на парковке. Я ничего у них и не видел.

– Уж можешь мне поверить. Я посетил одно из их отделений в Европе. Если угодно, даже штаб-квартиру. Мрак да и только. Мне эта футболочка очень даже ничего, но монахини и священники могут отнестись к ней совсем по-другому. Ты ведь не хочешь произвести на них неправильное впечатление?

У Жанет на лице появилась озабоченная гримаска.

– Но у меня больше ничего нет.

Я посмотрел на Шарки.

– У тебя в машине ничего не найдется?

– Поищи там под сиденьем, – сказал Шарки Жанет, – Может, чего и есть.

И она поискала. Там оказалась целая коллекция старой одежки, в основном женской и главным образом нижнего белья – бюстгальтеров, трусиков, комбинаций, каких-то зловещего вида кожаных вещиц… вероятно, романтические трофеи Шарки за целое десятилетие. Наконец Жанет нашла маленькую, с рюшиками, но вполне приличную блузочку. Она была не очень чистой, но Жанет решила с этим смириться. Даже не попросив меня отвернуться, она стянула через голову футболочку, потом задумалась и спросила:

– А как ты думаешь, мне понадобится?.. – Она выудила из кипы помятый лифчик и, держа его за бретельки на вытянутой руке, вопросительно помахала им у меня перед носом, словно то был мертвый зверек. В этот момент она прекрасно обходилась без сей части женского туалета.

– Пожалуй, не надо, – ответил я, отметив про себя, что у вещицы довольно грязный вид. Она с облегчением бросила его и продолжила надевать блузочку.

Шарки, которому пришлось наблюдать переодевание Жанет в зеркало заднего вида, одновременно ведя диалог с извилистой дорогой, протянул назад руку, чтобы ткнуть меня в бедро.

– Так, значит, вы очень близко знакомы.

Дорога, отходившая на восток от прибрежного шоссе, устремлялась то круто вверх, то вниз, уводя нас все дальше и дальше от пляжей. Вдалеке между гор все еще порой мелькал прохладный океан, а вокруг нас потрескивал сухой воздух, нагретый до невозможности. Солнце высушило кустарники, превратив их в коричневатые прутики, готовые, как трут, вспыхнуть при первом удобном случае. На петляющей дороге в конечном счете появился знак «Школа святого мученика Иакова», указывавший на небольшой овражек, вокруг которого выстроились эвкалипты. Еще три мили по горным серпантинам, и мы оказались у массивных сетчатых ворот с названием школы наверху. Под ним мелкими буквами было написано: «Основана Святым Орденом Сироток бури, 1932». А еще ниже маленькая табличка гласила: «Студия „Дрозд“».

На воротах виднелась коробочка домофона. Я вышел из машины и нажал кнопку; мне ответил скрипучий мужской голос, я назвал себя и, услышав звонок, толкнул калитку. Мы поехали вниз по усыпанной гравием дорожке; она заканчивалась небольшой парковочной площадкой перед приземистым деревянным зданием, выкрашенным в красный цвет.

– Здесь я встречался с Данклом, когда приезжал, – сказал Шарки, – Дальше меня не пустили.

Из окошка выглянул охранник, нахмурился.

– Мне говорили о приезде двух человек, – грубовато заметил он.

– Это моя приятельница. Она со мной, – сказал я.

Он обвел нас неодобрительным взглядом, но дал знак выйти из машины.

– Я сообщу о вашем прибытии в главное здание. – Он махнул двум ребятишкам (девочке и мальчику лет десяти, как мне показалось), ждавшим нас на парковке. Каждый из них держал за уздечку лошадь – одна в яблоках, другая гнедой масти. Мы вышли из машины, и Шарки обратил мое внимание: кроме нашего на парковке есть еще одно транспортное средство довольно необычного вида: пыльный черный фургон с атомными грибами на задке и по бокам. Поверх краски были нарисованы какие-то загогулины, которые я не без труда идентифицировал с буквами ХМУС.

– Видишь? – сказал Шарки – на него увиденное явно произвело впечатление. Когда я дал ему понять, что мне это ничего не говорит, он объяснил так, будто втолковывал мне азбучные истины. – Это же «Вонючки» – их фургончик.

Жанет посмотрела на меня вопросительным взглядом, но ответил ей Шарки.

– «Хор мальчиков „умираем сейчас“». Класс. Что они здесь делают?

Двое детей дали нам знак идти за ними. Они повели своих лошадей по тропинке, а мы пошли следом.

– Вы учитесь в этой школе? – спросил я.

– Да, сэр, – робко ответил мальчик, и больше – ни слова.

На ребятишках была одинаковая одежда – широкополые соломенные шляпы, серые шорты и белые футболки. На футболках выше нагрудного кармана красовалась уже знакомая мне эмблема – мальтийский крест. Их легкие одеяния являли собой сострадательную уступку жаре. Носить под калифорнийским солнцем то же, что в Цюрихе, было бы невероятно тяжко. Но если одежда здесь была другой, то в поведении сквозила та же самая вымуштрованная неулыбчивость. Они в молчании ковыляли рядом с нами, опустив глаза, храня на лицах замкнутое выражение.

Спустя несколько секунд я спросил:

– Вы здесь изучаете кино?

– Он изучает, – ответила девочка и кивнула в сторону своего попутчика.

– А ты? – Она отрицательно покачала головой, – Кино не изучаешь? А что изучаешь?

– Физику, – после короткой паузы ответила она.

– Физику? Значит, в вашей школе учат и физике?