Киномания

– Только основам, – ответила она. – Для углубленного курса мне нужно будет ехать в Копенгаген.

– И когда?

– Через два года.

Дети вели нас к нескольким сгрудившимся в тени деревьев домикам за деревянным забором. За ними чуть поодаль стояло большое, неясной архитектуры здание, тоже из дерева и тоже красное, а рядом с ним – сарай. Еще дальше на склоне горы я увидел загоны для скота и несколько одетых, как наши проводники, детей, которые либо вели лошадей, либо ехали верхом. Здесь, в отличие от Цюриха, веяло фермерским духом.

– И это вся школа? – спросил я.

– Нет, школа там, – ответил мальчик. Он махнул рукой в сторону гор на востоке. – Туда нужно ехать на лошади.

– А это что? – спросил я, показывая на здания впереди.

– Это для гостей, – сказал мальчик, показывая на дома за забором, – а это студия, – Он показал на дом с сараем вдалеке, – Это принадлежит Саймону.

– Все – для одного Саймона?

– Чтобы он мог снимать свое кино.

– Не очень ли много для одного ученика?

Оба уставились на меня – во взглядах удивленное выражение.

– Саймон не ученик, – сказала девочка. – Он пророк.

– Пророк? – спросил я, – Что это значит?

Девочка пожала плечами, словно ей нечего было добавить.

– Пророк…

Шарки посмотрел на меня скептическим взглядом. Вполголоса он пробормотал:

– Не думаю, что его фильмы так уж про рок.

Тропинка впереди разветвлялась, а перед нами было каменное сооружение, окруженное цветами. Оно походило на придорожную часовню. Внутри стояла мраморная скульптура. Знак перед часовней указывал: направо – «Школа святого мученика Иакова», налево – «Администрация и гостевой дом». Прежде чем повернуть налево, мы остановились, чтобы взглянуть на изваяние. Это было псевдоманьеристское скульптурное изображение трех человек – из разряда невзыскательных подражаний Микеланджело, какие предполагаешь увидеть в «Форест-Лон»^{306}. Если стиль скульптуры не производил особого впечатления, то тема ее была просто отталкивающей. Центральная фигура являла собой коленопреклоненного бородатого человека. Его чрезмерно мускулистое, обнаженное вплоть до чего-то вроде набедренной повязки тело было сплошь покрыто жуткими шрамами – следами бичевания. Кроме повязки на нем был только нашейный мальтийский крест. Руки были связаны за спиной, а на металлическом ошейнике болталась цепь. Рядом стояли две фигуры в масках и балахонах. Один из этих двоих держал цепь, а другой прижимал клеймо ко лбу жертвы, глубоко впечатывая в кожу букву X. Лицо стоящего на коленях человека было искажено болью.

– Ух-ты! – сказал Шарки, – Похоже, у него крупные неприятности. Что это за история?

Ответила девочка.

– Это святой Иаков. Его мученичество.

– А кто два этих негодяя? – спросил Шарки.

– Инквизиторы.

– Жуткое дело, – прокомментировал Шарки. – Всегда недолюбливал инквизиторов.

В Жанет осталось немало от католического воспитания, и она задала вопрос:

– А по-моему, святой Иаков был забит до смерти камнями. Задолго до появления инквизиции. Разве нет?

Девочка отрицательно покачала головой.

– Это другой святой Иаков.

– Какой?

– Святой Иаков из Моле.

Шарки сразу же зацепился за имя.

– Слушайте, ведь так звали главного тамплиера.^{307}

– Великого магистра, – добавил я. Я вспомнил, что встречал это имя несколько лет назад, читая книгу, которую дал мне Шарки, – Сожжен по обвинению в ереси.

– Тогда он не может быть святым, – возразила Жанет.

– Я же говорю, что они – не католики.

На постаменте скульптурной группы готическими буквами была высечена надпись на средневековом французском. Жанет перевела:

«Живые или мертвые, мы принадлежим Господу.

Слава победителям, да будут счастливы мученики!»

Она в последний раз кинула неприязненный взгляд на скульптуру, и мы направились следом за детьми.

– Ужасно, что дети все время с этим сталкиваются.

Я согласился, но меня не удивило присутствие здесь такой надписи – после часовни в Цюрихе я был готов к чему-нибудь подобному. У сирот был вкус к жестокости. История ордена писалась кровью из их ран.

Мы прошли еще ярдов десять в направлении гостевого дома, когда я, нарушив молчание, спросил у мальчика:

– А ты помогаешь Саймону снимать кино?

Он ответил:

– Пока еще нет. Ему помогают старшеклассники.

– Помогают с монтажом, освещением – всякими такими вещами?

Мальчик кивнул.

– А тебе нравятся фильмы Саймона?

– Да. Мне нравятся те фильмы, которые учат.

– Чему учат?

Голос его стал едва слышным.

– Учат знать, кто есть истинный Бог.