Киномания

Уходил я из дома Физеров совсем не так, как мне хотелось бы, но, слава богу, уходил. Прощание с Физерами вышло сухим, и через четверть часа я уже мчался домой по шоссе, недоумевая – ну с какой это стати я должен испытывать хоть малейшую неловкость, расставшись с великим архонтом и его шизофреничкой-женой, каким бы удручающим ни было расставание. Я им ничего не был должен и не собирался приезжать к ним еще раз. И все же меня грызло какое-то щемящее чувство, будто я проявил неблагодарность. Каким бы замшелым ни было Товарищество альбигойцев и каким бы сомнительным ни было перевоплощение миссис Физер в Гийемет Тетаньер, эта поездка позволила мне заполнить важный пробел в моих знаниях. В будущем мне понадобится больше сведений о гневе катаров, о его корнях, о причинах его постоянства. Теперь, чтобы ответить на эти вопросы, у меня были не только книги. У меня были воспоминания о тетушке Натали, которая корчилась в невыразимой муке на лужайке близ ее великолепного алтея и взывала о сострадании к богу, чье имя мир давно позабыл.

Глава 24 Великая ересь

Я был исполнен решимости во время следующей встречи с Фаустусом сообщить ему, сколько крови испортило мне посещение Эрмоза-Бич. Сводя меня с Физерами, он явно хотел позабавиться за наш счет – мой и стариков. Но он и не думал каяться. Он даже ждал, что я буду ему благодарен.

– Бросьте вы, Джонни. Признайте – миссис Как-ее-там разыгрывает великолепное представление.

– Представления такого рода, насколько мне помнится, закончились, когда Бедлам^{335} закрыли для зрителей.

– Мне кажется, что вы атакуете в неверном эпистемологическом направлении. – Фаустус с видом этакого хитроватого папаши подмигнул мне, – Вы уверены, что старушка съехала с катушек?

– А что еще?

– Вы слышали, как она говорит на разных языках, а?

– Да. Ну и что? Это не язык, а какая-то абракадабра.

– А если я вам скажу, что вы слышали из ее уст старопровансальский года этак тысяча двести пятидесятого?

– Как это может быть?

– Ну, я в этих вопросах не авторитет. Но я пользовался массой документов того периода – вполне достаточно для того, чтобы на слух распознать этот диалект, старательно воспроизведенный. У меня самого крыша поехала, когда я ее услышал в тот вечер. Я старался понять как можно больше из того, что она говорила. Я даже спросил, можно ли мне делать записи, фотографировать. Роковая ошибка. Преподобный категорически отказал. «Это вам не какой-нибудь цирк уродов», – возвестил он мне со своих поднебесных высот, словно я попросил его жену попозировать для грязных картинок.

– Со мной тоже случилось что-то вроде этого, – сказал я, – Совершил ошибку, упомянув о кино. Щелк – трубка брошена.

– Я полагаю, что преподобный и его маленькая шайка пророков объявили более-менее непримиримую войну всему набору современных удобств. Вам случайно не довелось воспользоваться их так называемым туалетом? Это настоящее приключение. Как бы то ни было, но у меня ухо натренировано на языки, поэтому я услышал многое из того, что старушка говорила. А кое-что и записал. Я вернулся в университет и заглянул к моему дружку-лягушатнику на французском отделении – Эмилю Жиро. «Sacrebleu[46],– говорит он, – Где ты это взял?» Он заявил, что более точной транскрипции старого языка в жизни не видел, хотя у меня и были только отрывки. Я записал большую часть молитвы, произнесенной ею, и часть проклятия – на головы инквизиторов. Руку на отсечение не дам, но поспорить готов: говорила она на вполне приличном старопровансальском и к тому же не своим голосом. Этого языка в Лангедоке не слышали семь веков.

– А она пела?

– Как только вы спросили, я вспомнил. Да, пела. О темном спасителе. «Vale, Domine Tenebrice[47]»… что-то в этом роде. Очень грустно. Загадочное религиозное песнопение. И то, что я слышал, неплохо воспроизводило церковную латынь.

– Уж не хотите ли вы сказать…

– Нет, вы себе представьте вот что. Если я вам скажу, что и вправду была Гийемет Тетаньер, которую инквизиция сожгла на костре в тысяча двести сорок втором году в Монтайю. В возрасте восемнадцати лет. Я проверял.

– Миссис Физер тоже могла это проверить.

– Но для этого ей пришлось бы раскапывать гору источников – французских, средневековых и весьма темных по смыслу, вряд ли доступных в муниципальной библиотеке Эрмоза-Бич. Я должен был заказывать микрофильмы у трех или четырех европейских коллег. Пришлось пару месяцев серьезно покопаться. Кое-что я использовал в своей работе.

– Так что же вы всем этим хотите мне сказать, Фаустус? Что тетушка Натали – реинкарнация катарской еретички?

Он пожал плечами и потянулся за спичками, чтобы зажечь свою сигару.

– Просто рассказываю, wie es eigentlich gewesen[48], дружище. Эта дама говорила на старопровансальском, а то, что она сообщила о своем doppelgänger[49] (или эфирном двойнике, или как уж там черт их раздери называются эти эктоплазменные сущности), согласуется с имеющимися документами.