Киномания

– Не совсем так. Да, есть катары – так называемые совершенные, – которые полностью отвергают для себя секс, как безбрачные священники у католиков. Но остальным членам церкви делается поблажка. Необходимая уступка слабостям плоти. Вы знаете, мне рассказывали, что сексуальность катаров может принимать самые причудливые формы. Некая разновидность западной тантрической йоги. Вам известно, что катары не отличаются пуританским ханжеством, когда заходит речь о телесных удовольствиях. Нет, они возражают только против размножения. Вот именно в этом наши церкви и расходятся самым решительным образом. И в самом деле, вы никогда не задумывались: почему наша церковь так возражает против контрацепции? Потому что мы рассматриваем ее как часть катарского заговора. Мы не допустим, чтобы они одержали победу на этом фронте. Итак, вы видите, что их позиция такова: сексу – да, деторождению – нет. Это порождает очевидную проблему. Как наши друзья поколение за поколением пополняют свои ряды?

– Воспитывая сирот.

– Именно. А там, где имеется такая возможность, они создают сирот.

– Уж не хотите ли вы сказать, что они убивают родителей?

– Нет-нет, они против кровопролития – даже крови животных не проливают. Они строгие вегетарианцы. Не позволяют себе даже мяса и яиц. Но известно, что они похищают детей. Или покупают.

– Покупают?

– В Третьем мире есть страны, где такое возможно. Видите, как все здорово получается? Ряды катаров в достаточной мере пополняются из сиротских приютов людьми, которые с младых ногтей воспитываются в Великой ереси.

Анджелотти говорил ровным, переливчатым баритоном, который придавал всему сказанному им полнейшую достоверность. Слушая его рассказ, я понимал, что не в силах противостоять его убежденности. Но оставались еще вопросы, которые я должен был задать.

– Послушайте, мне вот что постоянно не дает покоя. В глазах церкви сироты являются еретиками. В этом нет никакого сомнения, верно?

– Верно.

– Хорошо. Но ведь есть особенно зловредные еретики, которые творят свое зло сегодня, среди нас. И вы говорите, что церковь все о них знает, потому что вы – я имею в виду Oculus Dei – вот уже около века бьете тревогу в стенах Ватикана. Но церковь-то ничего не предпринимает. Напротив, она обращает свой гнев против вас. Осуждает вас, лишает сана. Почему?

Анджелотти скосил на меня глаза, в которых появились веселые искорки недоумения.

– А вы чего ждали?

– Что церковь прислушается к вам, поверит, обрушится на отступников. Разве не церковь в свое время учинила бойню альбигойцев, истребив их до последнего мужчины, женщины, ребенка.

– Но такой возможности вроде бы больше не существует, а?

– Но ведь есть другие способы нанести по ним удар. Папа мог бы сказать свое слово, осудить еретиков…

– А чего бы он добился, сделай это? Что церковь еще раз обвинили бы в нетерпимости? А потом, неужели вы и в самом деле верите, что кого-нибудь в современном мире волнует ересь? Если церковь еще раз начнет подвергать анафеме еретиков, то где остановка? С точки зрения церкви еретиками являются лютеране, баптисты, трясуны-пятидесятники. Ну и что? Кого это волнует? Даже лояльные правоверные католики не хотят возрождать старые споры.

– Но людей, несомненно, взволнует, если они узнают, что фильмы – фильмы, на которых они выросли и которые смотрят их дети, – используются маленькой группой заговорщиков как инструмент обращения в свою веру.

Анджелотти горько усмехнулся.

– Вы когда-нибудь замечали, что происходит, если в споре использовать аргумент о заговоре? Все, что вы говорите, автоматически дискредитируется. Почему? Да потому что никто из благонамеренных людей в такие вещи не верит. Слухи о заговорах используются только шарлатанами или чокнутыми, вроде бедняги Розенцвейга. Только произнесите это слово, и вы сразу окажетесь под подозрением. Вы можете себе такое представить – Папа произносит пламенные речи о семисотлетней ереси и при этом ожидает, что его будут воспринимать серьезно? Да он бы стал посмешищем, – Анджелотти сделал добрый глоток коньяка, – Но даже если бы у церкви и хватило духу, то она бы не смогла высказаться свободно.

– Почему?

Лицо Анджелотти помрачнело еще на несколько пунктов.

– Вы и представить себе не можете, как мне тяжело говорить об этом. Мы, конечно же, знаем, что все созданные человечеством институты обречены быть несовершенными. В руках грешных людей ничто не может оставаться непогрешимым. И в то же время разве наш Господь не сказал: «врата ада не одолеют ее»^{349} – церковь, Его церковь?

Теперь он, казалось, смотрел куда-то вдаль за моей спиной. В глазах его появился блеск, причиной которого вполне могли оказаться слезы.