Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Трудно даже приблизительно перечислить все разнообразные моменты его авантюр. Все они показывают легкость, остроумие и необычную акробатическую ловкость артиста. Но авантюры – бесспорная стихия Фэрбенкса, и поэтому я лучше остановлюсь на более спорных достоинствах его игры, на психологической ее стороне. Здесь, кроме папиросы в зубах, есть еще одна деталь: разница в отношении гаучо к двум героиням картины. Об отношении гаучо к святой мы уже говорили. Но есть в картине и другая героиня. Эта – вполне по плечу гаучо-Фэрбенксу: такая же смелая, ловкая, властная и бешеная, как он сам. Она очень, бурно в него влюбляется, ревнует без меры и ежеминутно ссорится с гаучо по каждому поводу. С ней гаучо – прежде всего товарищ, и Фэрбенксу удается показать это с большой смелостью.

Почти на границе вульгарного все его обращение с этой женщиной. Она хлопает его по плечу, он отвечает ей тем же; она вырывает у него из рук стакан – он делает то же самое. Но эта грубость нисколько не оскорбляет, потому что гаучо не глумится над своей героиней.

Он чист и наивен в своем детском соревновании с ней. Примитивная любовь народной легенды должна быть именно такой непорочной и грубой, какой сумел показать ее Фэрбенкс. Фэрбенкс неудержимо радостен. Непосредственное, как у зверя, чувство жизни всегда необычайно заразительно.

Прислушайтесь к публике в воскресном синема, когда на экране появляется эмблема «Мэтро-Гольдвин»: рыкающий лев. Меньше полминуты в маленьком медальоне, окруженном надписями, поворачивается и беззвучно рычит прекрасная голова зверя. Зал наполняется криками детей и взрослых, подражающих рычанию льва.

От Фэрбенкса исходит совершенно такое же звериное обаяние, как от льва в медальоне «Мэтро-Гольдвин». Улыбка Дугласа, его кошачья ловкость и, главное, его веселое увлечение игрой действуют неотразимо.

Но достаточно ли это для большого артиста? Не объясняются ли все толки о «конце» Фэрбенкса просто тем, что публика, наконец, потребовала от самого любимого своего артиста более сложной и глубокой игры?

Будем надеяться, что рано или поздно Фэрбенкс сумеет ответить на это справедливое требование.

Печатается по: Возрождение (Париж). 1928. 1 марта.

Диана Карен ЕВРОПЕЙСКИЕ КИНОАРТИСТЫ В АМЕРИКЕ. ЯННИНГС И МУРНАУ

Среди новых американских фильм, идущих сейчас в Париже, две напомнили нам о двух европейских именах, лишь недавно замеченных за океаном и уже приобретающих там уважение и широкую популярность.

Я говорю о двух немецких именах первой величины: о режиссере Мурнау и артисте Эмиле Яннингсе. Первый поставил фильму «Aurore», второй выступил в картине «Quand la chair succombe». К сожалению, эти два имени, идеально дополняющие друг друга, оказались разъединенными и от этого потеряли кое-что в силе и выразительности.

Любители экрана помнят, вероятно, картину «УФЫ» «Der letzte Mann». В этой фильме главную роль играл Яннингс, ставил ее Мурнау. Фильма имела заслуженный успех, американцы заметили режиссера и главного артиста и пригласили их к себе. Картина в самом деле была выдающейся. Так как сейчас ее нигде не показывают, мне хочется напомнить сценарий этой фильмы.

Швейцар большого отеля по старости получает расчет. Это – жестокий удар для его самолюбия и благосостояния. Потеряв уважение своих соседей: привратников, сапожников и других маленьких людей, он быстро опускается в их глазах. К картине приделан благополучный конец, как бы подаренный несчастному герою. На него сваливается миллионое наследство, и он с очаровательной наивностью и грубой сердечностью делает добро тем, кто не презирал его в несчастье.

Эта двойная роль благополучного «нувориша» и несчастного швейцара сыграна Яннингсом прекрасно. Стихийный талант Яннингса и его исключительное умение играть «нутром» как-то сдерживалось и укрощалось искусством Мурнау. Со своей стороны, Яннингс оживлял и одухотворял умелую артистическую работу режиссера. Американцы, заметив и оценив того и другого, заключили с каждым из них контракт, но, к сожалению, разделили их.

Я нарочно сопоставляю «Aurore» и «Quand la chair succombe» по многим причинам. Прежде всего, несмотря на кое-какие недостатки, та и другая картины принадлежат к самым интересным фильмам этого года.

Яннингс и Мурнау имеют между собой много общего. Их сближает не только артистическое прошлое, но и то, что оба они в Америке сумели сохранить свою индивидуальность и остаться верными своему европейскому, быть может, даже специфически немецкому пониманию экрана.