Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

В общем, следует пожалеть, что такой сильный художник, как Пудовкин, взялся за неблагодарную задачу лишний раз нагальванизировать давно утративший жизненность «Живой труп».

Печатается по: Последние новости (Париж). 1930. 28 февр.

Сергей Волконский «ЗЕМЛЯ»

Советские режиссеры, несомненно, обладают чувством природы. Они чувствуют Россию, ту Россию, которая еще не загажена, – равнины, нивы, деревья, чернозем; чувствуют и красоту деревенской толпы с ее отдельными типами, красоту деревенских ребятишек, выглядывающих из‐за ржи, и даже красоту того самого плуга, на окончательное погребение которого рассчитан фильм «Земля».

Перед немногочисленными приглашенными прошел этот фильм, показанный в кинематографе «Риальте».

Колосья ржи, крупные, «первопланные», качаются под ветром, и открывается поле,
И от ивы и до ивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы…[449]

Бегут переливы света, гребни растительной волны, и пропадают за холмами…

Яблоки. Крупные, спелые, на гибких ветвях крепко друг к другу прижались; на земле лежат, а потом кучками лежат, и среди них старый благообразный мужик лежит, руки скрестив, – отходит. Вокруг него: сын, внук и правнучата. Все великолепные типы; и какие мимисты! Бабы, девки голосят, убиваются: семья старых обычаев. Они – против колхозов, против трактора и всяких машин.

«Трактор едет!» С разных сторон раздается этот крик, стекаются люди – крестьяне, бабы, ребятишки. Всякому взглянуть хочется. Какие чудные лица, загорелые, с волосами по ветру, с солнцем в глаза. С поля, с насыпей, с соломенных крыш глядят, то радуясь, то удивляясь на диковинное зрелище машины, которая сама идет, пыль взметает. Даже лошади «любопытствуют», то табуном бегут, то как вкопанные останавливаются, головами качают. Картинно все это до последней степени. А этот дюжий мужик, на холме остановившийся, и по обе стороны от него два вола подняли слюнявые морды, увенчанные громадными рогами…

Умеют советские режиссеры выбирать: не только картины природы, но и людей. В этих крестьянах не одна только яркая типичность, природная картинность, но и сочная, выразительная игра.

Черты лица крупные, мягко повинующиеся. Все на них ложится – и радость, и горе, и доброта, и зверство. Они, эти люди «от сохи», отлично сознают не только крайнюю степень мимического напряжения, но и самые неуловимые оттенки, зарождение одного чувства на фоне другого или мимолетный намек на другое чувство, чем то главное, в котором они пребывают.

Тем грустнее видеть ту «агитационную» чепуху, на которую употребляется этот драгоценный материал. Как только развертывается история, сюжет, так открывается какое-то неправдоподобие, теоретическая надуманность.

Василий пустил в ход трактор; работал целый день, возвращается домой сияющий. Так взволнован, что и ночью выходит на улицу, идет по сонному селу и от радости пускается в пляс – один на пыльной улице откалывает трепака. Печальная выдумка, сразу превращающая картину прекрасного реализма в слащавую теоретичность.

Во время пляски другой крестьянин из числа врагов колхозного хозяйства, человек, который ложился на «свою» землю, буравил ее головой, желая уйти в нее, слиться с ней, который собирался лошадь свою топором зарубить, лишь бы не досталась колхозникам, – этот человек подстерег пляшущего Василия и убил его.

Первое последствие этого убийства – отец становится колхозником. Нелепая сцена со священником, который мечется перед иконостасом, моля угодников наказать служителей сатаны. Передовые, коммунисты, члены сельсовета заявляют, что они сами, «без попа», устроят похороны… Сбирается вся деревня, сбегается со всех сторон, толпа растет; Василия мертвого несут на носилках. Несут мимо крестьянских усадеб; ветка с яблоками задевает мертвое лицо, подсолнечные шапки помавают, провожают… Толпа все увеличивается, и затягивает хор. Так как фильм немой, то хор, вероятно, за сценой был настоящий. Не думаю, чтобы выбор музыки и слов понравился советским изобретателям… Кончается своего рода «поминками»: толпа сидит на лугу, а перед ней агитатор говорит горячую речь, в которой, очевидно, излагает значение происшедшего события. Убийца с холма кричит, стоя среди крестов старого кладбища, что это он убил Василия. Вероятно, это совесть контрреволюционера мучится, кается… А в это время мать Василия лежит на родильном ложе и дарит советской республике нового гражданина-колхозника…[450]

Все заволакивается, опять яблоки, на этот раз под дождем. Ливень омывает плоды, дары земли; выходит солнце – на больших омытых яблоках дрожат крупные капли.

Таков этот советский фильм. Рядом с настоящей, бессюжетной красотой природы и людей – насильственно втиснутое содержание с фальшивым пафосом, с жестокою теоретичностью.

Печатается по: Последние новости (Париж). 1931. 4 дек.