Киноповести

Разноцветное человеческое море, охваченное радостью первого опьянения, наживы, свободы, торга – всем, что именуется ПРАЗДНИК, – колышется, бурлит, гогочет. Радешеньки все – и кто обманывает и кто позволяет себя обманывать.

«Ох,
Бедный еж,
Горемышный еж!
Ты куды ползешь?
Куды ежисся?..».

В приказной палате, в Кремле, – верховная власть Астрахани: князь, боярин, воевода Иван Семенович Прозоровский, князь, стольник, товарищ воеводы Семен Иванович Львов, князь, стольник, товарищ воеводы Михаил Семенович Прозоровский (брат Ивана Семеновича), митрополит Иосиф, подьячий, стрелецкий голова Иван Красулин. Думали-гадали.

– Что привел ты их – хорошо, – говорил князь Иван Семенович, высокий, дородный боярин с простодушным, открытым лицом. – А чего дале делать?

– Дело наше малое, князь, – заметил Львов, – у нас царская грамота: спроводим их на Дон, и все на том.

– Грамота-то она грамота… А учнут они, воры, дорогой дурно творить, с нас жа и спрос: куды глядели? Дума моя такая: отправить их на Дон неоружных. Перепись им учинить, припас весь побрать…

– Эка, князь! – воскликнул митрополит, сухой, длинный старик с трясущейся головой. – Размахался ты – «побрать»! Не знаешь ты их – и не приведи, господи! разбойники! Анчихристы!.. Они весь город раскатают по бревнышку.

– Да ведь и мы не с голыми руками!

– Нет, князь, на стрельцов надежа плоха, – сказал Львов. – Шатнутся. А пушки бы и струги, если б отдали – большое дело. Через Царицын бы бог пронес, а на Дону пускай друг другу глотки режут – не наша забота.

– Что ж, Иван, так плохи стрельцы? – спросил воевода Красулина, стрелецкого голову.

– Хвастать нечем, Иван Семеныч, – признался тот. – Самое безвременье: этих отправлять надо, а сменьщики – когда будут! А скажи им: останьтесь – тотчас мятеж.

Князь Михаил, молчавший до этого, по-молодому взволнованно заговорил:

– Да что же такое-то?.. Разбойники, воры, государевы ослухи!.. А мы с ими ничего поделать не можем. Стыд же головушке! Куры засмеют – с голодранцами не могли управиться! Дума моя такая: привести их к вере божией, отдать по росписям за приставы – до нового царева указа. Грамота не в счет – она годовалой давности.

– Эх, князь, князь… – вздохнул митрополит. Курам, говоришь, на смех? Меня вот как насмешил саблей один такой голодранец Заруцкого, так всю жизнь и смеюсь да головой трясу – вот как насмешил, страмец. Архиепископа Феодосия, царство небесное, как бесчестили!.. Это кара божья! Пронесет ее – и нам спасенье и церкви несть сраму. А мы ее сами на свою голову хочем накликать.

– И то верно, – заметил подьячий, – оставлять-то их тут неохота: зачнут стрельцов зманывать. А тада совсем худо дело. Моя дума такая: спробовать уговорить их утихомириться, оружье покласть и рассеяться кто откудова пришел. Когда они в куче да оружные – лучше их не трогать.

– А к вере их, лиходеев, привесть! По книге. В храме господнем, – сказал митрополит. – И пускай отдадут, что у меня на учуге побрали. Я государю отписал, какой они мне разор учинили… – Митрополит достал из-под полы лист. – «В нынешнем, государь, во 177-м году августа против 7 числа приехали с моря на деловой мой митрополей учуг Басагу воровские казаки Стеньки…».

Вошел стряпчий.

– От казаков посыльщики.

– Вели, – сказал воевода. – Стой. Кто они?

– Два есаулами сказались, два простые.

– Вели.

Вошли Иван Черноярец, Фрол Минаев, Стырь, дед Любим. Поклонились рядовым поклоном.

– От войскового атамана от Степана Тимофеича от Разина есаулы Ивашка и Фрол да казаки донские Стырь да Любим, – представился Иван Черноярец.

Все четверо были заметно навеселе.

– Я такого у вас войскового атамана не знаю, – сказал воевода. – Корнея Яковлева знаю.

– Корней – то для других атаман, у нас свой – Степан Тимофеич, – вылетел с языком Стырь.

– С каких это пор на Дону два войска повелось?

– Ты рази ничего не слыхал?! – воскликнул Стырь. – А мы уж на Хволынь сбегали!

Фрол дернул сзади старика.

– С чем пришли? – спросил старший Прозоровский.

– Кланяется тебе, воевода, батька наш, Степан Тимофеич…

– Ну?..

– Велел передать: завтре сам будет.

– А чего ж не сегодня?

– Сегодня?.. – Черноярец посмотрел на астраханцев. – Сегодня мы пришли уговор чинить: как астраханцы стретют его.

Тень изумления пробежала по лицам астраханских властителей.

– Как же он хочет, чтоб его стретили? – спросил воевода.

– Прапоры чтоб выкинули, пушки с раскатов стреляли…

– Ишшо вот, – заговорил Стырь, обращаясь к митрополиту, – надо б молебен отслужить, отче…

– Бешеный пес те отче! – крикнул митрополит и стукнул посохом об пол. – Гнать их, лихоимцев, яко псов смердящих! Нечестивцы, чего удумали – молебен служить!..

– Они пьяные, – брезгливо сказал князь Михаил.

– У вас круг был? – спросил Львов.

– Нет!

– Это вы своевольно затеяли?.. С молебном-то?

– Пошто? Все войско хочет.

Воевода поднялся с места.

– Идите в войско, скажите своему атаману: завтре пусть здесь будет. И скажите ему, чтоб он дурость никакую не затевал. А то такую стречу учиню, что до дома не очухаетесь.

Есаулы вышли, а старики замешкались в дверях.