Читаем Киноповести полностью

Киноповести

Меж тем казаки с торгов хлынули на зов атамана.

– Братцы! – крикнул Степан. – Тут бояре пришли – списывать нас! Говорят, обычай такой повелся: донских и яицких казаков всех поголовно списывать! Я такого ишшо не слыхал. А вы?

Вся толпа на берегу будто вздохнула одним могучим вздохом:

– Нет!

– Говори теперь сам, – велел Степан Прозоровскому.

Прозоровский выступил вперед.

– Казаки! Не шумите… Надо это для того…

– Нет!! – опять ухнула толпа.

– Да вы не орите! Надо это…

– Нет!!!

Прозоровский повернулся и ушел в шатер.

– Скоморошничаешь, атаман! – строго сказал он. – Ни к чему тебе с нами раздор чинить, не пожалел бы.

– Не пужай, боярин, я и так от страха трясусь весь, – сказал Степан. – Слыхал: брата мово, Ивана, боярин Долгорукий удавил. Вот я как спомню про это да как увижу боярина какого, так меня тряской трясет всего. – Степан сказал это с такой затаенной силой и так глянул на Прозоровского, что невольно все некоторое время молчали.

– К чему ты? – спросил Прозоровский.

– Чтоб не пужал.

– Я не пужаю. Ты сам посуди: пошлете вы станицу к царю, а он спросит: «А как теперь? Опять за старое?» Пушки не отдали, полон не отдали, людей не распустили…

– В милостивой царской грамоте не указано, чтоб пушки, полон и рухлядь имать у нас и казаков списывать.

– Грамота-то когда писана! Год назад…

– А нам что? Царь-то один.

На берегу возбужденно гудели казаки. Весть о переписи сильно взбудоражила их. Гул этот нехорошо действовал на воевод.

– Ну что, телиться-то будем? – раздраженно спросил Прозоровский.

– Кому время пришло – с богом, – миролюбиво сказал Степан. – Я ишшо не мычал.

– Ну дак замычишь! – Прозоровский резко поднялся. – Слово клятвенное даю: замычишь. Раз добром не хочешь…

Степан впился в него глазами… Долго молчал. С трудом, негромко, будто нехотя сказал осевшим голосом:

– Буду помнить, боярин… клятву твою. Не забудь сам. У нас на Дону зря не клянутся. Один раз и я клялся – вот вместе и будем помнить.

Воеводы пошли из шатра. Прозоровский шел последним. Он вышагнул было, но вернулся – вспомнил про шубу.

– Не будем друг на дружку зла таить, атаман.

Степан молчал. Смотрел на воеводу. А тот – как бы ненароком – опять увидел шубу.

– Ах, добрая шуба! – сказал он. – Пропьешь ведь!

Степан молчал.

– А жалко… Жалко такую шубу пропивать. Добрая шуба. Зря окрысился-то на меня, – сказал Прозоровский и нахмурился. – Про дела-то твои в Москву писать я буду. А я могу по-всякому повернуть. Так-то.

Степан молчал.

– Ну, шуба!.. – опять воскликнул воевода, трогая шубу. – Ласковая шуба. Отдай мне! Один черт – загуляешь ее на Дону. А?

– Бери.

– Ну, куды с добром! Я сейчас не понесу ее, а вечером пришлю.

– Я сам пришлю.

– Ну и вот, и хорошо, Степан… – Прозоровский прижал руку к груди: – Христом прошу: не вели казакам в город шляться. Они всех людишек у меня засмущают. Вить они сейчас всосутся пить, войдут в охотку, а ушли бы – они на бобах. А похмельный человек ни работник, ни служака. Да ишшо злые будут, как псы.

– Не заботься, боярин. Иди.

Прозоровский ушел.

– Будет тебе шуба, боярин, – сказал Степан.

Ближе к вечеру, часу в пятом, в астраханском посаде появилось странное шествие. Сотни три казаков, слегка хмельные, направлялись к кремлю: впереди на кресте несли дорогую шубу Разина. Во главе шествия шел гибкий человек с большим утиным носом и запевал пронзительным тонким голосом:

«У ворот трава росла,У ворот шелковая!»

Триста человек дружно гаркнули:

«То-то, голубь, голубь, голубь!То-то, сизый голубок!»

Пока шел «голубь», гибкий человек впереди кувыркнулся через себя и прошелся плясом. И опять запел:

«Кто ту травушку топтал,Кто топтал шелковую?»

И снова разом – дружно, громко:

«То-то, голубь, голубь, голубь!То-то, сизый голубок!»

Худой человечек опять кувыркнулся, сплясал:

«Воеводушка топтал,Свет Иван Семенович!То-то, голубь, голубь, голубь!То-то, сизый голубок».

Разин шел в толпе, пел вместе со всеми. Старался погромче… Пели все серьезно, самозабвенно.

«Он искал перепелов,Молодых утятошек!То-то, голубь, голубь, голубь!То-то, сизый голубок!»

Мощный рев далеко потрясал стоялый теплый воздух; посадский люд высыпал из домов.