Киноповести

– Я, Степушка, с круга свихнусь тада. Кто кормить-то будет? Вас вон сколько!..

– Наедимся, руки ишшо целые.

Матрена, сухая, подвижная старуха с умным лицом, вытерла о передник руки, протиснулась к Степану.

– Давай, крестничек! – приняла чарку. – С благополучным вас прибытием, казаки! Слава, господи! А кто не вернулся – царство небесное душеньке, земля пухом – лежать. Дай бог, чтоб всегда так было, – с добром да с удачей.

Выпили.

– Как там, в Черкасском, Матрена Ивановна? – поинтересовался Федор Сукнин. – Ждут нас аль нет? Чего Корней, кум твой, подумывает?

– Корней, он чего?.. Он притих. Его вить не враз поймешь – чего у его на уме: посапливает да на ус мотает.

– Хитришь и ты, Ивановна. Он, знамо, хитер, да не на тебя. Ты-то все знаешь. Али нас таисся?

– Не таюсь, чего таиться. Корней вам теперь не друг и не товарищ: вы царя нагневили, а он с им ругаться не будет. Он ждет, чего вам выйдет.

Степан слушал умную старуху.

– Ну а как нам хуже будет, неуж на нас попрет? – пытал Федор.

– Попрет.

– Попрет, – согласились казаки.

– А старшина чего!

– И старшина ждет. Ждут, какой конец будет.

– Конца не будет, крестная, – сказал Степан.

– А вы меньше про это, – посоветовала старуха. – Нет и нет, а говорить не надо.

– Шила в мешке не утаишь, старая, – сказал Стырь.

– Тебе-то не токмо шила не утаить… Сиди уж.

– Старуха моя живая? Ни с кем там не снюхалась без меня?

– Живая, ждет не дождется. Степан… – Матрена строго глянула на крестника. – Это какая же такая там девка-то у тебя была?

Степан нахмурился.

– Какая девка?

– Шахова девка, чего глаза-то прячешь? Ну, придет Алена… Послал за ей?

– Послал. Ваньку Волдыря. Ты… про девку-то – не надо.

– А то не скажут ей!

– Ну, скажут – скажут! Как они там?

– Бог милует. Фролка с сотней к калмыкам бегали, скотины пригнали. Афонька большенький становится… Спрашивает все: «Скоро тятька приедет?»

– Глянь-ка!.. Неродной, а душонкой Прильнул, – подивился Федор.

– Какой он там был-то!.. Когда мы, Тимофеич, на татар-то бегали, Алену-то отбили?..

– Год Афоньке было, – неохотно ответил Степан.

Алену, красавицу казачку, он отбил у татар Малого Нагая с дитем. Но вспоминал об этом редко. Афоньку, пасынка, очень любил.

– Ах, славно мы тада сбегали!.. – пустился в воспоминания подпивший дед Любим. – Мы, помню, забылись маленько, распалились – полосуем их. А их за речкой, в леске, – видимо-невидимо. А эти нас туды заманывают. Половина наших перемахнули речку – она мелкая, половина ишшо здесь. И тут Иван Тимофеич, покойничек, царство небесное, как рявкнет: «Назад!» Опомнились… А из лесочка их цельная туча сыпанула. Я смотрю – Степки-то нету со мной. Все рядом был – мне Иван велел доглядывать за тобой, Тимофеич, бешеный ты маленько был, – все видел тебя, а тут как скрозь землю провалился. Ну, думаю, будет мне от Ивана. «Иван! – кричу. – Где Степка-то?!» Глядим, наш Степка летит во весь мах: в одной руке – баба, в другой – дите. А за им – не дай соврать, Тимофеич, – без малого сотня скачет.

– Там к старухе моей никто не подсыпался? – опять спросил Стырь у Матрены.

За столом засмеялись.

– А то вить я возиться с ей не буду: враз голову отверну на рукомойник.

– Клюку она на тебя наготовила, твоя старуха… Ждет.

В землянку вошел казак.

– Батька, москали-торговцы пришли. Просют вниз пустить.

– Не пускать, – сказал Степан. – Куды плывут, в Черкасской?

– Туды.

– Не пускать. Пусть здесь торгуют. Поборов никаких – торговать по совести, на низ не пускать ни одну душу.

– Не крутенько ли, батька? – спросил Федор. – Домовитые лай подымут.

– Нет. Иван, чего об Алешке да об Ваське слыхать?

– Алешка сдуру в Терки попер, думал, мы туды выйдем.

– Это знаю. Послал к ему?

– Послал. Ермил Кривонос побег. Васька где-то в Расее, никто толком не ведает. К нам хотел после Сережки, его на войну домовитые повернули…

– Пошли в розыск. Приходют людишки?

– За два дня полтораста человек. Но голь несусветная. Ни одного оружного.

– Всех одевать, оружать, поить и кормить. За караулом смотреть.

– А не сыграть ли нам песню, сынки?! – воскликнул Стырь. – Про комарика.

– Любо!

– А где Фрол? – вспомнил вдруг Степан. – Где ж есаул мой верный?

С минуту, наверно, было тихо. Степан посмотрел на всех… Понял.

– Погулять охота была, Тимофеич.

– Погуляем! Не клони головы!.. Одна тварь уползла – не утеря.

Налили чарки. Только больно резанула по сердцу атамана измена есаула.

– Свижусь я с тобой, Фрол, – сказал негромко. – Свижусь. Давайте, браты… Давай песню. Про комарика.

…В глухую полночь к острову подплыли две большие лодки. С острова, с засеки, окликнули.

– Свои, – отозвался мужской голос с одной из лодок. – Ивашка Волдырь. Батьке гостей привез.

– А-а. Давайте, ждет.

Степан лежал на кровати в шароварах, в чулках, в нательной рубахе… Не спалось. Лежал, положив подбородок на кулаки, думал.

За дверью, на улице, послышались голоса, шаги…

Степан сел, опустил ноги на пол.

Вошли Фрол Разин, Алена и десятилетний Афонька.

– Ну, вот, – сказал Степан со скрытой радостью. – Заждался.

Алена припала к нему, обвила руками его шею… Степан поднялся, тоже приобнял жену, похлопывал ее по спине.

– Ну, вот… Ну и здорово. Ну?..