Отгадаешь – свою судьбу узнаешь.
– То, дед, не загадка. Во я тебе загадаю:
Отгадаешь – тоже судьбу узнаешь.
– Стрельца несут хоронить!
Казаки заржали.
Стырь разохотился.
– А вот – отгадай. Отгадаешь – узнаешь мою тайную про тебя думу. Кто это такая:
– Скажите в городе, – наказывает Степан пятерым царицынцам, – войско, какое сверху ждут, идет, чтоб всех царицынцев в куски изрубить. А я пришел, чтоб отстоять город. Воевода ваш – изменник, он сговорился со стрельцами… Он боится, что вы ко мне шатнетесь, и хочет вас всех истребить, для того и стрельцов ждет.
Пятеро поклонились и ушли.
– Родионыч!.. Подь суды.
Ус подошел.
– Останисся здесь. Стой, зря не рыпайся. Я поеду Едисан тряхну. За ими старый должок есть… И скота пригоню – можа, долго стоять доведется. Гулять не давай… Караул держи. В городе чтоб не знали, что я отъехал. Караул держи строго.
– Не долго там.
– Скоро. Они – тридцать верст отсудова.
…На другое утро в лагерь к Усу явилась делегация от жителей города.
– Батька-атаман, вели выходить из города воду брать. У нас детишки там… Какой запаслись, вышла, а они просют. Скотина ревет – голодная, пастись надо выгонять…
– А чего ко мне-то пришли? – спросил Ус.
– К кому жа больше?
– Скажите воеводе, чтоб отпер город. А заартачится, возьмите да сами замки сбейте. Мы вам худа не сделаем.
– Не велит поди. Воевода-то.
– А вы колом его по башке, он сговорчивый станет…
Экспедиция Разина к едисанским татарам была успешной.
Сотни три казаков гнали перед собой вскачь огромное стадо коров, овец, малолеток лошадей.
Рев и гул разносился далеко окрест. Казаки матерились, орали… Очумелые от бешеной гонки животные шарахались в стороны, кидались на всадников. Свистели бичи.
Степан с Федькой и Иваном ехали несколько в стороне.
К ним подскакали нарочные из Царицына… Что-то сказали Степану. Тот во весь опор понесся вперед, к Царицыну. За ним увязался Федька Шелудяк, Иван Черноярец остался с табуном.
Ликующий, праздничный звон колоколов всех церквей города встретил Разина.
Народ и казаки стояли вдоль улицы, которой он шел. Стояли без шапок, ближние кланялись.
Навстречу ему от приказной избы двинулась депутация города с хлебом-солью. Во главе – отец Авраам.
Степан шел степенно, глядя прямо перед собой; первый царев город на его мятежном пути стал на колени.
Отец Авраам низко поклонился.
– Здорово, отче! – узнал Степан. – Как твой Илюха поживает?
Поп, видно, заготовил что сказать, сбился:
– Поживает… А я вот собрался послужить православному воинству во славу свободнова Исуса…
Степану поднесли хлеб-соль. На каравае стояли чара с водкой, солонка. Он выпил чару, крякнул, отломил от каравая, обмакнул в солонку, заел.
– Где воевода? – спросил.
– В башне заперся.
– Много с им?
– С двадцать.
– Пошли воеводу брать, – распорядился Степан. – Нечего ему там сидеть, его место в Волге.
Сыпанули к городской стене, к башне, где закрылся воевода.
Появилось откуда-то бревно. С ходу ударили тем бревном в тяжелую дверь… Сверху, из бойниц башни, засверкали огоньки, затрещали ружья и пистоли. Несколько человек упали, остальные отбежали назад.
– Неси ишшо бревно! – приказал Степан. – Делайте крышку.
Приволокли большое бревно, стали сооружать над ним – на стойках – двускатный навес (крышку) из толстых плах. Крышку обили потниками (войлоком) в несколько рядов, потники хорошо смочили водой. Таран был готов.
– Изменники государевы!.. – кричали из башни. – Он вить узнает, государь-то, все узнает!
– Это вы изменники! – кричали осаждающие. – Государь на то вас поставил, чтоб нас мучить? Царь-то за нас душой изболел, батюшка! Ему самому, сердешному, от вас житья нету!
– Все на колу будете!
Таран подняли, разбежались, ударили в ворота. Кованая дверь погнулась. Еще ударили и еще…
Сверху стреляли, бросали смоляные факелы, но таранящих надежно прикрывал навес.
Дверь раз за разом подавалась больше. И наконец слетела с петель и рухнула внутрь башни. Федька Шелудяк с Фролом Разиным первыми ворвались туда, за ними – остальные.
Короткая стрельба, крики, возня… И все кончено.
Воеводу с племянником, приказных, жильцов и верных стрельцов вывели из башни. Подвели к Степану.
– Ты кричал про государя? – спросил Степан.
Тимофей Тургенев гордо приосанился.