Читаем Киноспекуляции полностью

Я хотел показать невысказанную любовь и взаимопонимание между двумя товарищами [Дивейном и Джонсом], потому что в оригинальном сценарии чувствовался какой-то неприятный грубый снобизм по отношению к рабочему классу. Любой фильм сильно меняется, когда в замысел вторгается реальность в виде актеров, локаций и графика. Джон хотел вписывать новые сцены, а в те, что были, добавлять динамики. Сцену, где Рейн и Линда стреляют по коряге, я написал после того, как он посмотрел снятый за день материал и решил, что отношения в этой паре развиваются хорошо и требуют продолжения».

Самое удивительное в сравнении сценариев Гулда и Шредера – то, что сюжет в них не отличается; у двух сценариев одна структура и один и тот же набор сцен. Но содержание этих сцен Гулд переписал с нуля. Диалоги в оригинальном сценарии – чуть ли не лучшее, что написал Шредер. Но в готовый фильм попали только две малопримечательные реплики. Зато Гулд написал свои диалоги, не менее потрясающие. Пол Шредер много лет открещивался от этого фильма и даже недавно – когда эту тему подняли в одном интервью – сказал: «Это фильм, уничтоженный при доработке». Я понимаю его чувства (сам так думаю про «Прирожденных убийц»), но не согласен с тем, что фильм «уничтожен». Хотя, как и в случае с «Таксистом», вся тематическая концепция автора вылетела в помойку.

«Раскаты грома» – очень суровый фильм. Даже в 1977-м у него был жесткий рейтинг R!

Но сценарий Шредера был еще более суровым, жестоким и циничным, и в развязке события принимали такой поразительный оборот, что я до сих пор считаю этот финал охренительным и мечтаю когда-нибудь увидеть его на экране.

Но от сценария Шредера почти ничего не осталось, поэтому если вам, как и мне, нравится фильм, то мы с вами любим переписанный драфт Хейвуда Гулда, а также ту радикальную работу над персонажем, которую проделал Уильям Дивейн.

Во многом сценарий Шредера лучше, чем переработка Гулда, но и в сценарии Гулда есть много моментов, превосходящих оригинал (все самые знаменитые сцены фильма написаны Гулдом).

В оригинальном сценарии Шредера парни из Акуньи охотятся за фронтовыми выплатами Рейна. Это Гулд придумал символические серебряные доллары. В сценарии Шредера Линда Форше – просто техасская шлюха, которая сует свой номер телефона женатому мужику; у Гулда она носит его жетон все те годы, что он сидит в плену. Именно в сценарии Гулда Чарли в финале разносит врагов из дробовика, который подарил ему сын, Марк, по случаю его возвращения.

Тонкая деталь: мы узнаем, что выбирать оружие мальчику помогал Клифф.

Чарли: «Какой он добрый, этот Клифф».

А худшая сцена в сценарии Шредера – ужин в доме Джонни Водена, товарища Чарли по плену, с его занудными родственниками – стала лучшей сценой в сценарии Гулда и фильме Флинна. И самой вознаграждающей сценой во всем местематическом жанре. Но и это слишком блеклое ее описание. Из всех сцен во всех фильмах, которые я за всю свою жизнь смотрел в кино, ни одна не вызывала у зрителей в зале такой кровожадной реакции, как сцена в «Раскатах грома», когда Уильям Дивейн остается с Томми Ли Джонсом наедине.

РЕЙН

Я нашел тех, кто убил моего сына.

ДЖОННИ

Я только соберу железо.

Эта сцена и эти реплики неизменно приводят зрителей в дикий восторг, где бы и когда бы ни проходил сеанс. А вы можете мне поверить, мне доводилось смотреть «Раскаты грома» с публикой самого разного пошиба.

Несмотря на слащавую песню, которая служит главной музыкальной темой фильма:

 Сан-Антон, привет, мы снова вместе.В разлуке я все думал о тебе.Бывал я в разных городах, но знал: таков закон,Что когда-нибудь вернусь я в Сан-Антон… 

…когда Линда спрашивает Чарли в Мексике, вернутся ли они в «Сан-Антон», Чарли говорит: «Мне плевать, увижу ли я когда-нибудь этот город». Одно из главных различий между героем Гулда и героем Шредера в том, что у Гулда Рейн, кажется, вовсе не из Техаса: он живет в Сан-Антонио, потому что там расположена его база. Тогда как у Шредера Рейн – техасец до мозга костей, и даже не из Сан-Антонио, а из Корпус-Кристи. Это истинный реднек, любящий кантри и ненавидящий мексиканцев и Джейн Фонду.

Но даже тот Чарли Рейн, которого сочинил Хейвуд Гулд для переработанной версии сценария, разительно отличается от того Чарли Рейна, которого мы видим на экране.

Рейн Уильяма Дивейна общается практически односложными фразами. У Гулда Рейн тоже глубоко травмирован, но при этом достаточно красноречив. И первая половина фильма построена на сценах, в которых Рейн много говорит о себе и о своем психологическом состоянии.

В фильме сохранилась только одна: превосходная сцена в гараже, где Клифф – человек, к которому уходит жена от майора, – пытается обсудить с Чарли эту ситуацию как мужчина с мужчиной («Учись любить веревку»).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное