Читаем Киноспекуляции полностью

Но хоть Чарли, к его сожалению, и не может любить Линду, он уважает ее и восхищается ее честностью. И все же с собой он ее не берет, потому что знает: впереди его ждет только смерть. Когда-нибудь федералы выйдут на его след, а после семи лет во вьетнамском концлагере он ни за что не согласится провести остаток дней в мексиканской (или любой другой) тюрьме. День, когда его выследят, станет последним днем его жизни: он даст бой мексиканским копам и погибнет в бою. Единственное, что Чарли еще может сделать для Линды – это не подставить ее под пули. Линда, садящаяся в автобус и уезжающая в Сан-Антонио с поджатым хвостом, – это, наверное, грустная Линда, но хотя бы живая. Флинну нравился этот финал, но съемки вышли из графика, и от него пришлось отказаться.

Я много лет так восхищался Линдой как персонажем и Линдой как актрисой, так восхищался экранной магией между Хэйнс и Дивейном, что едва ли задумывался о том, каким натянутым выглядит само решение Чарли взять ее с собой на кровавый путь мести.

По крайней мере, в снятом фильме нет ни одной весомой причины, по которой Чарли нужна была бы спутница в этом очевидно опасном путешествии. Если бы он заранее рассказал ей о своих планах, если бы они строили их вместе… тогда – возможно. Но посылать эту блондинку (или, как ее называют в фильме, «сладкую шлюху») в угрюмые мексиканские бары, чтобы она задавала опасные вопросы местным головорезам, – это какая-то полная херня. Впрочем, типичная история для Шредера: когда он пишет жанровые сценарии, он срезает углы, и шаблонные персонажи второго плана всегда дают главному герою информацию, необходимую для перехода к следующей точке сюжета.

В отличие от киноверсии, в которой у Чарли и Линды очень мало общего, в сценарии Шредера они два сапога пара: типичные техасские реднеки, ненавидящие мексиканцев. У них общий бэкграунд, больше тем для разговоров, они быстро находят общий язык, и она, кажется, по-настоящему нужна Чарли. Не только как подпорка для нелогичного сценария Шредера, но и как спутница.

В фильме, когда Чарли уходит к Джонни Водену, чтобы вместе с ним расправиться с парнями из Акуньи, он оставляет Линду спящей в отеле (и – трогательная деталь – накрывает ее упавшим одеялом). Не говорит ни слова на прощание, лишь оставляет толстую пачку денег на тумбочке («Как шлюхе», – сказал мне Джон Флинн). Но мы понимаем, что это не циничный жест – ему просто действительно больше нечего ей дать. Однако у Шредера Чарли Рейн – не выжженная изнутри оболочка человека, которую играет Уильям Дивейн. В оригинальном сценарии, когда Чарли, потеряв семью, отправляется на поиски убийц, он расцветает на глазах.

Он с облегчением отказывается от попыток встроиться в общество. И в пути общается с Линдой лучше, чем с кем-либо после своего возвращения. В одной по-настоящему прекрасной сцене они обсуждают своих любимых кантри-певиц (Лоретту Линн, Китти Уэллс, Конни Смит, Конни Ван Дайк, Джини Прюитт и Мисс Тэмми); эту сцену невозможно себе представить с Рейном в исполнении Дивейна. (В «Таксисте» Бетси пытается поговорить с Трэвисом о Крисе Кристофферсоне, но Бикл не может поддержать разговор. Интересно, были ли у Трэвиса любимые порноактрисы?)

Подлинная причина, по которой Шредер считает фильм «уничтоженным» при доработке, – это то, что из него выкинули основную идею. Подобно Трэвису в «Таксисте», который панически боится черных, Рейн ненавидит мексиканцев. В сценарии Шредера Линда спрашивает его в номере мотеля: «Ты никогда не убираешь за собой?» И он отвечает: «Для этого Бог придумал мексиканцев». (Эту реплику Шредер явно подслушал в реальной жизни.) В «Таксисте» страх приводит Трэвиса к крестовому походу против чернокожих самцов; и по такой же точно логике все парни из Акуньи, убившие семью Чарли, – мексиканцы. (Думаю, именно это имел в виду Флинн, назвав сценарий Шредера «неснимаемым».) Продюсеры и студия поручили Хейвуду Гулду сделать двух бандитов из четырех белыми и дать им (Джеймсу Бесту и Люку Эскью) все хорошие реплики. В очередной раз сценарию Пола Шредера навязали общественный компромисс. И, как и в случае с «Таксистом», это сошло продюсерам с рук из-за великолепного кастинга. «Раскаты грома» без Люка Эскью (Автоматического Слима) или без Джеймса Беста в роли безымянного, острого на язык лидера парней из Акуньи так же невообразимы, как «Таксист» без Харви Кайтела.

Невообразим фильм и без легендарной реплики, которую произносит Джимми Бест, когда жена спрашивает Чарли, почему он дал отрубить себе руку, а не сказал, где лежат серебряные доллары. Тут Бест и говорит лучшую реплику за всю свою долгую карьеру: «Я вам скажу почему. Потому что он у нас гребаный мачо». На этом месте зал смеется каждый раз, когда я смотрю фильм Флинна в кино.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное