Киносценарии и повести

Кузьма Егорович улыбнулся тоже и даже сделал довольно решительный шаг внутрь, как! характерным, требовательным образом зазуммерила кремлевская вертушка. Кузьма Егорович сорвался с места и припустил на звук.

Жюли, накинув халатик, плавно прошествовала в спальню. Дверь за собою закрыла ровно настолько, чтобы, проходя по коридору, можно было увидеть пространство перед зеркалом. В это как раз пространство поместилась, сняла халатик, не спеша надела тончайший, весь в кружевной пене, пеньюар и принялась расчесывать волосы, через зеркало поглядывая на дверь.

В щели тенью, на цыпочках, промелькнул Кузьма Егорович.

- Вы, кажется, что-то хотели сказать, Кузьма? - окликнула Жюли.

Кузьма Егорович воровато появился на пороге и, стараясь не смотреть на Жюли, понуро произнес:

- Спокойной ночи.

После чего прикрыл дверь и бесповоротно скрылся.

Вчерное окно билась рождественская метель. В детской Жюли, одетая маркизою Помпадур, сделала два последних стежка на корсаже Маши - Красной Шапочки, откусила нитку и, хлопнув девочку по попке, послала:

- Беги!

Машенька впорхнула в огромную залу, посреди которой стоял торжественно и красиво накрытый рождественский стол: елочка со свечами, подарки на тарелках под салфетками, великолепие вин и закусок. И, конечно, традиционный гусь.

Вслед за Машенькою вплыла Жюли, ловя восхищенные взгляды. По обеим сторонам стола сидели Равиль и Кузьма Егорович: последний в ослепительно белом смокинге, первый - одетый оперным татарином: шаровары, поясной платок, широкий музейный ятаган. Еще один прибор был пока не задействован.

- По случаю маскарада, - торжественно произнесла Жюли, - говорим только по-французски! - и уселась за стол.

- Чего-чего? - спросил Седовласый у молодого своего ассистента.

- Собираются говорить только по-французски, - перевел ассистент.

- Это кто? - зашелся мрачным смехом Седовласый. - Кузьма?!.

- А почему нету папы? - спросила по-французски Машенька.

- Как это нету? - раздалось от дверей, и появившийся в комнате Никита сделал что-то вроде циркового антрэ.

- Только по-французски! - шутливо поправила Жюли, оборачиваясь, и остолбенела: рядом с Никитою стояла Вероника.

- Ну! - взглянула Вероника на Никиту.

- Знакомься, папа, - решился тот. - Моя невеста.

- Добрый вечер, господин Кропачев, - пропела Вероника, делая несколько пародийный книксен. - Привет, мама.

Жюли стояла как каменная. Кузьма Егорович стрельнул глазами на нее, потом на будущую невестку и поправил бабочку, с непривычки давящую на горло.

- Вы, кажется, не вполне точно информированы относительно наших! отношений! Это - гувернантка моей внучки. Так что называть ее мамой! объяснил, смущенно краснея.

- Но вас-то, господин Кропачев, я могу называть папою? - дерзко улыбнулась Вероника.

- А я даже очень рада! - сказала Машенька чересчур громко и твердо, с эдаким вызовом, и потащила Веронику за стол. - Тебя как звать?

- Вероника, - ответила Вероника.

Возникла неловкая пауза, разбавленная восьмикратным боем часов.

- Мент родился, - прокомментировал Никита тишину, но она вдруг снова нарушилась: на сей раз посторонним шумом с улицы.

Кузьма Егорович привстал, приник к окну.

- Народ обретает права, - пояснил Никита назидательно.

Зазуммерила внутренняя связь. Равиль вскочил, послушал:

- Фургон с продуктами не пропускают. Пикетчики сраные!

- Только по-французски! - произнесла встревоженная Жюли, как бы заклиная праздничную атмосферу вернуться.

- Постой! - остановил Кузьма Егорович Равиля. - Сам выйду. - И посетовал: - Вот народ! Только за границей и уважают!

- А зачем нам еще продукты? - спросила на ломаном русском Жюли вдогонку мужчинам.

- Про запас, - пояснил Никита. - На случай осады.

За воротами, возле вахты, в сумятице метели, волновался не пикет, а целый небольшой митинг. Лозунги типа: КРОПАЧЕВ, УЙДИ ПО-ХОРОШЕМУ!, ДАЕШЬ СОЦИАЛЬНУЮ СПРАВЕДЛИВОСТЬ!, КПСС - РЯД ГЛУХИХ СОГЛАСНЫХ! и аналогичные, которых много можно набрать из архивов рубежа девяностых, колыхались над толпою, облепившей большой грузовик-фургон с красными надписями АВАРИЙНАЯ на бортах. Народ волновался, барабанил кулаками и древками плакатов по стенам фургона.

- Разойдись! - безуспешно пыталась охрана расчистить дорогу грузовику. - Пропустите аварийную!

- Знаем мы ваши аварийные! - кричали из пикета. - Кто ж это КРАСНАЯ ИКРА напишет?!

- Отдай продукт, Кузьма! Дети голодают!

- Добром отдай!

Кузьма Егорович в шутовском своем белом смокинге, в короткой внакидку дошке явился на пороге-ступенечке вахты.

- Товарищи! - прокричал. - Товарищи!

Толпа как-то вдруг перестала шевелиться, притихла.

- Заткнись! - шипел один на соседа.

- Гляди, гляди, Сам вышел, - комментировал другой с уважением.

- Тамбовский волк! - только отдельные возгласы из прежних пыжились вырваться на свободу, но, неуместные в напряженной тишине, гасли, недоговоренные, недокрикнутые.

- Товарищи! - сказал Кузьма Егорович спокойнее, почувствовав, что его слушают. - В резиденции прогнили трубы. Водопровод заливает подвал. Это же, - кивнул на великолепный особняк прошлого, если не позапрошлого, века, - народное достояние. Ваше!