Киносценарии и повести

Аглая стояла у входа в освещенную дачу и смотрела горько-иронически, как бригада грузчиков-ментов человек в пятнадцать выносит с дачи мебель, ковры, картины, посуду!

- Че пялиссься? - приостановился совестливый сержант, проходя мимо с огромными часами на плече. - Вещи казенные!

- А дача? - спросила Аглая.

- Дача? - не понял аглаиной логики мент. - Дача тоже казенная. Детскому дому, наверное, передадут!

Навстречу грузчикам по аллее шагали Кузьма Егорович и Жюли со спящею Машенькой на плече.

- Злорадствуешь? - бросил Кузьма Егорович Аглае, проходя мимо. - Вовремя смылась? - а та, вдогонку, потянулась к Машеньке, вошла в дом!

- Не трогайте! - неприязненно произнесла Жюли по-русски. - Разбдите.

Аглая приостановилась:

- Vous pouvez parlez franзais, si vous voulez bien.

- Вот еще, по-французски! - передернула Жюли плечами и понесла Машеньку в детскую.

- Я, Кузьма Егорович! - опустила Аглая глаза. - Если вам негде пожить! Кутузовскую тоже, наверное, отберут. Я на два месяца уезжаю, так что!

Кузьма Егорович подошел к Аглае, нежно, благодарно поцеловал:

- Извини. За все.

Жюли выглянула из детской, ревниво сверкнула глазками:

- Кузьма, можно вас? Помогите! Эти антикоммунисты унесли кроватку.

Кузьма Егорович развел руками и пошел к Жюли.

- Я твоей е!ой партии, - закричал Никита с порога, - иск на пятьдесят тысяч предъявлю! Долларов! Кутузовскую опечатали, аппаратуру на лестницу вышвырнули!

- Ты вон ей предъявляй! - высунулся Кузьма Егорович и кивнул на Веронику. - Не ее бы статья!

- А нечего проституток из Парижа выписывать! - хмыкнула Вероника.

- Это кто проститутка? - осведомилась Жюли и тут же сама и ответила: - Это ты - проститутка!

- Твоя мачеха утверждает, - с удовольствием перевела Аглая Никите, что твоя новая супруга - проститутка.

- Как вам не стыдно! - появилась на пороге пробудившаяся Машенька. Такие слова при ребенке!

Вероника, хоть и в подвенечном, хоть и в пылу скандала, а не упускала сверкать блицем своей "мыльницы".

- Снимай-снимай! - заорал Кузьма Егорович. - Тебе партия все дала, а ты!..

- Мне??!

Перепалка перерастала в настоящий итальянский скандал: все орали, чуть не вцеплялись друг другу в волосы; таскающие мебель менты ходили мимо, деликатно стараясь не видеть - не слышать! как вдруг Кузьма Егорович как бы выпал из ситуации: прислушался, поднял указательный палец.

Состояние и жест оказались заразительными: замолчали все, и тогда явственно стал внятен специфический зуммер вертушки-кремлевки из верхнего кабинета.

Тихо, ступая почему-то чуть не на цыпочках, Кузьма Егорович пошел на звук и все остальные - так же тихо - за ним.

В кабинете Кузьма Егорович замедлил шаг.

- А если это уже не тебя, папа? - шепотом спросил Никита.

- Меня! - ответил Кузьма Егорович, и по тону его было совершенно понятно, что он точно знает: его. - Меня!!

Все замерли перед телефоном, который звонил - не уставал. Кузьма Егорович протянул руку, но, как в последний момент оказалось, вовсе не чтобы ответить, а чтобы отмерить ее от локтя ребром другой ладони.

- Только я - не возьму! - и засмеялся.

Присутствующие переглянулись и заулыбались тоже, а Кузьма Егорович уже хохотал:

- Не возьму! Пускай сами теперь выкручиваются!

И все хохотали до слез, точно Кузьма Егорович и впрямь сказал что-то уморительное, и сквозь спазмы проговаривали только кусочки, отрывочки его фразы:

- Пускай!

- Сами!

- Выкру!

- Выкру!

- Выкручиваются!

Мебельный грузовик-фургон, натужно пыхтя и на каждой кочке переваливаясь чуть не до переворота, пилил по Москве.

На переднем сиденьи, рядом с водителем, ужались Никита и Вероника, а на колени умудрились примостить еще и Машеньку. Внутри же, в самм фургоне, полутемном, ибо свет проникал только в щелочку неплотно сомкнутых задних ворот-дверей, расположились в разных углах, на тюках с одеждою, Кузьма Егорович и Жюли.

Кроме десятка знакомых нам ленинов, вещей, в общем-то, было чуть, и особо среди них выделялись чемоданы и картонки, с которыми три месяца тому ступила Жюли на московскую землю.

- В общем, так! - сказал Кузьма Егорович, не без труда обретая равновесие после очередного ухаба. - Заезжаем на Кутузовский за никитиным барахлом. Потом - в Черемушки. А уж потом отвезем ваши вещи в Шереметьево. Лады?

Жюли, пошатываясь, как юнга в шторм, перебралась к Кузьме Егоровичу поближе.

- Я еще плохо понимаю по-русски, - сказала. - Но, кажется, Кузьма, вы меня снова гоните? Надоела?

- Я подозреваю, - объяснил тот, - что твои лягушатники сегодня же перестанут тебе платить.

- Nye v dyengach chchastye, - нежно проворковала Жюли и прикоснулась к Кузьме Егоровичу.

- Ты не знаешь, что такое хрущоба в Черемушках!

- S milym i v chalache ray, - парировала Жюли и приластилась.

- Так это с милым, - буркнул закомплексованный Кузьма Егорович и красноречиво покосился долу. - Постой-ка! - вдруг встрепенулся. - Ого! прислушался к низу живота с восторженным изумлением. - Ого! О-го-го! и, не в силах сдержать темперамент, бросился на Жюли.