Кинжал для левой руки

Капитан-лейтенант Кондратьев шагал во главе походной вереницы. В черном лодочном ватнике, в ссохшейся от морской воды флотской ушанке, заросший щетиной, он походил скорее на беглого зэка, чем обладателя блестящего военно-морского звания. За ним тянулась цепочка ему подобных путников. Шли молча, ступая след в след, оскользаясь на обмерзших камнях, проваливаясь в снежных наметах… Командир вел экипаж по распадкам и лощинам, опасаясь забираться на видные места, хотя по плоским вершинам сопок идти было бы значительно легче. Компас снять не успели, и Кондратьев держал на восток, доверяясь лишь штурманскому чутью да Полярной звезде, которая время от времени посвечивала за левым плечом. Должно быть, со стороны он походил на библейского вождя, выводящего свой народ из жестокой белой пустыни. Но видеть со стороны их могли разве что полярные совы да дикие олени, благоразумно державшиеся намного дальше, чем их могла достать пистолетная пуля. Сглаженные взгорбья лапландской тундры возникали по сторонам и спереди с удручающей неизменностью лунного ландшафта. Зато в эдакой глухомани можно было почти не опасаться засад, патрулей, армейских блок-постов. Пока что самым страшным врагом оставался мороз. Он донимал моряков все горше и горше…

Первую ночь перебивались тем, что жгли постранично кодовые книги и прочие секреты, сгрудившись над крошечным комельком так, что и проблеска пламени не вырвалось наружу. На этом же огне разогрели и четыре банки тушенки из расчета одна на четверых. Каждому досталось по сухарю, политому горячим говяжьим жиром с волоконцами консервированного мяса, да еще по ложке сгущенного молока, распущенного в спирте. Престранный напиток тут же прозвали «молочком из-под бешеной медведицы». Худо-бедно, но ночь переморгали, тесно прижавшись друг к другу спинами. Но к утру открылись первые обморожения. Кок-торпедист Шхерия предстал перед боцманом-врачевателем с ушами и носом белее поварского колпака, натянутого под ушанку. Ухналев долго растирал лицо кавказца снегом и спиртом, но без особого успеха.

Вторую ночь перетолклись под навесом огромного скособоченного валуна, соорудив чахлый костерик из остатков секретных бумаг, добытого из-под снега мха и прутиков скудного кустарника. Тесные, стылые отсеки родной «малютки» казались отсюда райскими кущами.

— Штурман, карту!

Скрюченными от холода пальцами лейтенант Ладошка расправил на расстеленной кисе путевую карту. Кондратьев молча шевелил вздувшимися от мороза губами. По самым грубым прикидкам выходило, что за два дня они преодолели не больше тридцати километров.

Ужин мало чем отличался от вчерашней трапезы. Разве что «молочко из-под бешеной медведицы» заели двумя дольками шоколада. Но и эта добавка не спасла мотористов в бушлатах. Оба так и остались сидеть на снегу, задубев от мороза насмерть. Их уложили под валуном, завалив от песцов камнями.

В путь двинулись в угрюмом молчании. Теперь их было пятнадцать живых душ. Но кто мог сказать, сколько вмерзнет в снег на следующей ночевке? Февральский мороз закрепчал так, что при резком вдохе слипались ноздри.

Кондратьев обернулся — и сердце его сжалось: экипаж подводной лодки, лишившись прочного корпуса был столь же беззащитен на суше, как рептилия, оставшаяся без панциря. Он был головой этой черной змеи, которая послушно влачила за ним свое живое пока что тело.

К полудню они пересекли, наконец, единственную в здешних местах дорогу, помеченную на карте. То был рубеж жизни, к которому стремился капитан-лейтенант все это время. Узенькая шоссейка бежала от Таны в глубине фиорда к городку Берлевог, что находился в самой северной точке полуострова. В придорожных валунах Кондратьев укрыл моряков, рассказав каждому кому что делать, когда из-за поворота появится машина. Колонну им не одолеть, но одиночный грузовик или легковушка были вожделенной добычей. И они стали ждать, веря в свое военное счастье, в свое спасение.

Ждать пришлось долго, до позднего вечера. Сигнальщик Гай первым заметил тусклые огоньки пригашенных фар, которые двигались со стороны Берлевога.

— Оружие к бою! — прохрипел Кондратьев, вытащив из-за пазухи отогретый пистолет. Ладошка и Квасов последовали его примеру. Боцман, Гай и Хмара достали гранаты и финки. Крытый брезентом грузовик приближался, подвывая мотором на кручах. Едва он поравнялся с засадой, как на кабину обрушился залп пистолетных выстрелов. Машина ткнулась носом в придорожный сугроб, но распахнулась правая дверца, кто-то в черном выскочил в снег и полоснул из-под колес грузовика автоматной очередью. Старшина 2-й статьи Хмара, выглянувший из-за валуна, вскрикнул и рухнул Кондратьеву под ноги. Вторая очередь вспорола наст в полуметре от командира. Боцман и инженер-механик палили из пистолетов по колесам, не причиняя, впрочем, автоматчику никакого вреда. И тогда Гай швырнул под машину гранату. Грузовик подбросило и завалило на бок. Вспыхнул бензобак.

— Полундра!