Кинжал для левой руки

— Нас ищут! — заметил механик, и все как один поспешили под укрытие каменной кровли. Пустили папиросу по кругу и стали коротать время, пережидая светлую часть дня. На всякий случай выставили наблюдателя.

— Так что с вами приключилось? — спросил Кондратьев, обращаясь сразу ко всем.

— Мерячили мы… — нехотя ответил Коробов.

— Что, что? — не понял командир. Но тут вмешался корабельный эрудит лейтенант Ладошка:

— Это форма массового психоза. Встречается только на Крайнем Севере. В науке ее называют «арктической истерией» или «зовом Полярной звезды».

— А я думал, вы перебрали «молочка из-под бешеной медведицы», — усмехнулся Кондратьев. У него в голове не совмещались понятия «истерия» и «экипаж подводной лодки».

— У нас в деревне, когда небесный огонь, сияние, значит, разыграется, и мужики и бабы мерячут, — пояснял свою мысль сигнальщик Коробов. — Сначала со смеху помереть можно, а потом жуть берет. Батюшка святой водой кропил — отходили. А тут вот механик наш стал руками махать — и все за ним. Не уймешься…

Самолет над тундрой появлялся за день дважды: с востока и с юга. Сидели до полной темени, благо мороз пошел на убыль, жевали строганину из мороженой трески, противную — без соли, заедали ее сухарями. Потом собрали пожитки и двинулись на ориентир, засеченный утром Кондратьевым.

На пятые сутки «трансварангерского» перехода они увидели море. Оно открылось неожиданно — из-за очередной сопки. И все четырнадцать намерзшихся, наголодавшихся, натерпевшихся человек подумали разом об одном и том же: спасены! Все самое страшное — позади. А море — оно свое, родное. Пять часов ходу под парусом — и вот он, Рыбачий, родимая наша земля. Вот только найти бы тот парус…

Кондратьев повел экипаж вдоль береговой черты на север — подальше от немецкой военно-морской базы Варде. Шли с предельной осторожностью: на побережье можно было напороться и на норвежских рыбаков, и на немецкие посты. Оружие держали наготове. В голове колонны шагали сигнальщики, которые, как в море, вели наблюдение по секторам.

Старшина 2-й статьи Гай первым подал знак «Стой!» Замерли. Кондратьев выглянул вместе с впередсмотрящими из-за валуна и прищурил левый глаз, будто увидел в перископе цель. На скалистом мыске стоял домик, сложенный из дикого камня. Вместо крыши над ним возвышалась огражденная площадка с прожектором, тремя антеннами и турелью ручного пулемета. Это был пост СНИС — службы наблюдения и связи. В полумили от мыска виднелся причал рыбацкой деревушки, а возле него торчали мачты двух карбасов, а может мотоботов. Кондратьев боялся поверить в этот мираж. Фортуна преподнесла им то, о чем они мечтали все эти немилосердные дни и ночи. Но надо было еще овладеть ее дарами. Вариант лобового штурма отпадал сразу. Расчет поста успел бы сообщить по рации о нападении…

За большим мамонтоподобным валуном Кондратьев собрал своих бойцов на общий совет…

Обер-фельдфебель Трабер с большим удивлением воззрился на странную процессию, приближавшуюся к домику поста. Четыре рыбака, несмотря на мороз, в одних тельняшках, тащили за углы брезента лежащее в нем тело.

— Вилли, узнай, что у них там случилось! — крикнул он солдату, который тоже с большим любопытством смотрел на рыбаков. Вместе с Вилли отправился и третий наблюдатель, прихватив на всякий случай автомат. Четвертый обозревал море с высоты прожекторного мостика.

Как только Вилли с напарником подошли шагов на двадцать, «рыбаки» выхватили пистолеты и уложили обоих тремя выстрелами. Тот, что лежал на брезенте, скатился в снег и пустил автоматную очередь по обер-фельдфебелю. Трабер рухнул. Но дозорный успел развернуть ручной пулемет и стал бить по хорошо видным на снегу полосатым фигуркам… Двое упали, но остальные трое бежали вперед, ведя огонь на ходу. Никто из стрелявших — ни Кондратьев, ни Квасов, ни боцман Ухналев — не могли поручиться, что это именно его пуля оборвала пулеметную смерть. Главное, бой закончился в пять минут, и теперь никто и ничто не могло помешать им выйти в море…

Из домика берегового поста забрали ручной пулемет, похожий на костыль, перевязочные пакеты, одеяла, шинели, ящик с консервами, журналы наблюдений, пакет эрзац-кофе и шесть тушек копченого палтуса. Все это быстро перетаскали в деревянный одномачтовый бот «Тор». Но прежде, чем отвалить от берега, боцман с Гаем успели еще раз наведаться в домик — разбить прожектор, а главное рацию, обрезать провода полевого телефона. Тем временем инженер-механику Квасову и его мотористам удалось запустить и наладить движок. В мотобот перенесли тела убитого сигнальщика Коробова и тяжело раненного торпедиста.

Когда мотор застучал и бот отвалил от деревянного причальчика, Кондратьев глазам своим не поверил: мир снова обрел привычную форму морского, отбитого, как край гранитной плиты, горизонта. Он был чист, просторен и необъятен, как свобода анархиста.