Кинжал мести

Кроме этих рассуждений, Холмская, не признаваясь себе, боялась остаться без Катерины. Все три дочери, жившие при матери, обладали каждая своими особыми достоинствами. Вот Софья умна. Елизавета красива, в мать, замечательно поет и играет – и на клавесине, и на новомодных фортепьянах, и вообще, не просто так князь Ратмирский обратил на нее внимание.

Катерина же отличается хозяйственностью. Она первая помощница матери во всем, что касается приготовления припасов на зиму – солений и варенья, закупок для дома соли, сахара и чая и учета крестьянских работ. Она вникает во все мелочи: от рецептов засолки огурцов и капусты до справедливой раскладки оброка по дворам в зависимости от количества исправных работников.

Всем этим ведала, конечно же, сама Холмская, но время от времени она стала замечать, что забывает то сколько соли нужно класть в тот или иной бочонок, то что Матвей Рыбалин – глава одного из самых зажиточных крестьянских семейств – прикупил двух лошадей и ему можно прибавить урок на свозе сена после косьбы, и ей приходится обращаться к средней дочери, а она-то как раз ничего не забывает.

Упустив или запамятовав что-либо из обязательных дел по хозяйству, Холмская, спохватившись вдруг, видела, что дело это не упущено и сделано или делается под присмотром Катерины. А ключница и приказчик давно уже докладывали обо всем не только старой барыне, но и молодой барышне.

А когда возникали споры, то не старались переубедить барыню, а молча соглашались, но потом шли к Катерине и потихоньку делали так, как велела она.

То, что Катерина становилась второй хозяйкою в Надеждине, как бы даже радовало старую Холмскую, но одновременно, невольно, непонятно почему, раздражало. Не так уж еще и стара Холмская, а вот дочери уже совсем не дети, их жизнь идет своей дорогою, а жизнь матери не поспевает за ними.

И то, что Катерина, по-видимому, все-таки уедет из Надеждина в Палеевку, где и будет вести свое, аглаевское хозяйство, даже как-то неосознанно пугало, Холмская словно боялась остаться одна, без помощи Катерины, ведь помощь эта всегда оказывалась к месту и требовалась на каждом шагу.

Но главное, конечно же, не это… Уж больно несмышлен жених… Хотя он и мил, и добр, и хорош… Но все-таки не обеспечен… Да и Катерина ведь совсем еще молода…

– И вот что, Софьюшка, – сказала сестре Елизавета, – мне кажется, нужно придумать что-то такое, чтобы убедить маменьку…

– Что же?

– Ну, может сказать ей, будто Аглаев приготовился увезти Катерину, чтобы обвенчаться с нею… Так уж лучше…

– Маменька не поверит. Разве Аглаев похож на гусара?

– Но он ведь влюблен…

– А куда же он увезет ее – его Палеевка рядом, в двух верстах. И где им венчаться? Все равно ведь в нашей надеждинской церкви. Нет, маменька в такое не поверит.

– Не поверит… Но нужно что-то придумать…

– Я подумаю. Может, что и придет в голову, как убедить…

– Софьюшка, ты уж подумай. Сама видишь, как очень нужно…

– Поговорим без Катерины… И начинай первая ты. Только про то, что они безумно любят друг друга, ни слова. И про то, как маменька шла за папеньку, а у него ничего не было – тоже не говори.

– О чем же мне говорить?

– О том, что мы отказываемся от своей доли в Надеждине. И о том, что твой князь в будущем похлопочет для Аглаева о месте по статской службе. А потом я… Я что-нибудь придумаю…

– Ох, Софьюшка, придумай!

7. Приметы деревенской жизни

В багрец и золото одетые леса,

В их сенях ветра шум и свежее дыханье.

А. С. Пушкин.

Обычай – сильнее закона.

Сенека.

Случай поговорить с матерью представился спустя несколько дней после того, как Елизавета и Софья обсудили свое намерение убедить ее дать позволение Катерине выйти замуж за Аглаева, давно добивавшегося руки соседки, хотя и робко и нерешительно и пасуя перед строгостью маменьки своей избранницы, но все-таки неотступно, не видя в жизни другой цели, кроме как вдохновленного служения предмету своей любви.

Осень уже готовилась к встрече с зимою, как вдруг пошли поздние осенние грибы – зеленки: у них пластинчатые шляпки, сверху серые, черные или даже фиолетовые, а снизу – зеленые. Такое случалось раз в три-четыре года, обычно когда не удавался грибной урожай. Летом зеленки попадаются редко и никакого интереса не представляют, ничем особенным не отличаясь ни в супе, ни на сковороде.

Но иногда, перед самой зимой, когда легкий морозец по утрам уже чуть-чуть схватывает землю слабой, ломкой под ногами корочкой, зеленки вдруг разом высыпают по опушкам, в молодом ельнике и по сосняку, почти сплошным ковром покрывая небольшие полянки, усыпанные старыми желтыми иглами хвои и сухими листьями.

Вот тогда их собирают корзинами, моют, очищают шляпки от налипшей сверху иглицы и палой листвы, слоями складывают в кадушки, перестилают листьями смородины, пересыпают солью, без всякого рассола, и, придавив камнем потяжелее, ставят в погреб.