Кинжал Улугбека

У здешних растений, которые умудряются жить на иссушенной земле, разветвленные корни. Они ловят каждую капельку влаги. Листики покрыты волосками, чтобы препятствовать испарению. Стебли жестки и упруги, унизаны колючками, чтобы не быть съеденными животными. А другие защищаются ядом, как цветы прангоса, или горьки, как полынь.

Лерыч сказал, что и люди такие. Одни впитывают всю горечь земли, другие - сладость. Почему? Земля-то одна.

Паштет увидел на холмах стайку сизоворонок, Симургов - синих птиц Вари Ильиной. Они были достаточно далеко и, наверно, не замечали его. Тогда он пошел прямо на них, чтобы вспугнуть и посмотреть, как они взлетят, как раскроются лазурные веера крыльев. И в тот миг, когда стайка, будто ветром подхваченная, взвилась над желтыми холмами, Паштет ощутил, что земля уходит из-под ног.

Падение было мгновенным, он даже испугаться не успел. Кругом стояла темень. Наверно, Паштет обрушил с собой куски глины и камня, пылевая завеса не давала дышать и открыть глаза по-настоящему.

Он попытался встать, ударился головой и свалился. Болел ушибленный бок, но, кажется, руки и ноги были целы. А главное, голова, хотя на лбу, прямо под пальцами, вспухала шишка.

Чихнул несколько раз. Пыль оседала. А дышать все равно было нечем. Как в могиле, поду-мал Паштет и вдруг с ужасом понял, что именно в могилу-то он и попал. Он же шел по территории древнего кладбища. Теперь над ним метра три-четыре земли, а сам он в западне. И никто не знает, где его искать, никто сюда не придет. И до людей не докричишься.

Паштет лихорадочно прочищал ноздри, но воздуху не хватало. Казалось, грудную клетку сдавило, сжало и не сделать вдох. Он ощупал закаменевшую глину над головой. Он встал на четвереньки и, обшаривая стенки, определил, что в ширину его тюрьма около метра, в длину - около двух. Пол шел с небольшим наклоном и был засыпан комьями земли и камнями. И, видимо, не только ими. Если это могила, значит, здесь и скелет. «Спокойно, не паникуй», - сказал себе Паштет.

Как далеко были Лерыч с ребятами. Варя сидит себе в камералке, черепки склеивает, и сердце у нее не дрогнет.

Микроскопическая пыль продолжала стоять в воздухе, заставляя Паштета снова и снова чихать. Глаза резало, но они привыкли к темноте, и он заметил, что откуда-то сверху слегка сочится свет. И хотя ничего вокруг нельзя было разглядеть, темень стояла не черная, а темно-темно-серая. Успокаивая себя и стараясь глубоко не вдыхать, Паштет снова начал ощупывать свод, пока не наткнулся на отверстие, забитое окаменелыми кусками земли. В эту дыру он, должно быть, и ухнул. Под ним что-то хрустело.

Паштет пошарил по полу, нащупал какие-то острые палки. Раздробленные кости? Кругляшку и гладкий шарик, катавшийся под рукой, сунул в карман. Попробовал выбить куски земли из дыры, чтобы прочистить лаз. Они посыпались не сразу, с глухим стуком, а несколько каменюк ударили по спине и рукам, которыми он прикрыл голову. И снова Паштет сидел, скорчившись и сложив руки лодочкой перед носом, чтобы не задохнуться в пыли.

Если дыра забита не полностью, не рухнет свод и не погребет его вместе с древним покойником, можно расчистить выход и, укладывая обломки глины по сторонам, выбраться. А если она вся забита - метра на три, плотно забита и сил не хватит ее протаранить?

Паштет снова сделал попытку выцарапать кусок глины, с трудом успел перекатиться и прижаться к дальней стенке. Он вызвал небольшой обвал. Пыль оседала очень медленно, а потом выяснилось, что под дырой наворочена куча глиняных комьев, и пришлось их перекатывать к противоположной стенке. Снова обследовал дыру и убедился - она расчистилась настолько, что он мог согнувшись встать. Зато горизонтальное пространство сильно сократилось.

Он твердил себе: «Спокойно. Все не так плохо». И вдруг вспомнил: «Потерявший мужество - теряет жизнь. Надо верить, о юноша, в свою удачу». И еще ни к селу ни к городу пришло на ум, как Гера сказала про упрямого осла на самаркандской улице: «Он думал». И что-то внутри у Паштета отпустило. И дрожь стала утихать. Он несколько раз сжал и разжал кулаки, потряс расслабленными кистями и стал потихоньку ковыряться в провале. Снова покатились комья, он не очень удачно попытался увернуться, переждал пыльный шквал и стал убирать землю с камнями в сторону. Третий обвал, устроенный им, принес тревожное открытие. Лаз шел коленом. Хорошо это или плохо, Паштет не мог сообразить. Но то, что следующая порция глиняных обломков посыплется ему на голову, сомнений не было, а, возможно, и хуже - если камнепад будет большой, его может в этой дыре завалить. И тогда, ни о чем не думая, он в отчаянии стад бить кулаками и цепляться за комья ободранными до крови ногтями, пока сверху не хлынула земля с камнями, по лицу, груди, ногам. Но его не завалило! Он стоял, прикрывая нос и крепко зажмурив глаза, а когда открыл их, то увидел наверху, сбоку, - свет. Достаточно явный свет, в котором была видна дикая пляска шелковистой взбесившейся пыли. Там был выход.