Кинжал Улугбека

От изнеможения и радости Паштет опустился на дно могилы. Нужно было отдохнуть, собрать силы, чтобы вылезти отсюда. Как выбираться, он еще не знал, а пока отгребал от себя землю, чтобы прислониться спиной к стене провала. Ладонь легла на что-то круглое, и он инстинктивно отдернул руку. Это был череп. Череп шахрухиинца. Скелет, наверно, сам разрушился или Паштет его размолотил, пока ползал по камере. Он взял череп в. руки и только тут понял, что ошибся. Не череп это был, а кувшин с круглой, как ухо, ручкой. Паштет расстегнул брючный ремень, пропустил в него ручку и застегнул пряжку.

Осторожно поднялся в провале. Чтобы вползти в колено лаза, ему не хватало роста. Из осыпавшихся комьев земли и камней не удавалось соорудить подставку, возможно, он слишком торопился и нервничал. Руки болели, ногти сорвал до мяса, пока старался выцарапать в осыпающейся стенке колодца подобие ступеньки. Его толкало лишь отчаяние, он уже ничего не соображал, когда, изогнувшись, вполз спиной в колено лаза. Теперь он медленно, охая и стеная, продвигался по наклонной поверхности, отталкиваясь ногами, переставляя руки и обдирая спину, боясь не удержаться и съехать обратно.

Вверху засинел неровный лоскуток неба - лоскуток надежды, воздуху стало больше. Все - из колена лаза он вышел на финишную прямую. Эта прямая была узким вертикальным колодцем. Он висел в нем, человек-гамак, упираясь в стенки лопатками, руками и ногами. А небо отсюда, из могилы, было голубым-голубым, голубее, чем снаружи. Почему-то в голове завертелась дурацкая песенка: «Вот такой я молодец, хоть росточком маленький!» И ведь, наверное, не случайно завертелась. Этой оглобле Марату, а тем более увальню Рафику не выбраться бы из тесного колодца. А он вылезет. Должен вылезти.

Надышавшись и ободрившись, Паштет нашел выбоину и вставил туда носок правой ноги. Спиной навалился на стенку, и, перебирая по очереди руками, подтянул тело. Вторая нога нащупала какое-то подобие ступеньки, и он приподнялся еще сантиметров на пятнадцать. Отдыхать было бессмысленно, потому что в застывшем состоянии он напрягался гораздо больше. Опять правая нога искала ступеньку. Опробовал - не обломится ли. Помогая распяленными руками, снова подтянул спину повыше по срубу колодца. С кувшином он сплоховал, незачем было брать. Злополучный кувшин серьезно мешал и давил на бедро, но теперь отстегнуть его было невозмож-но. Паштет поискал следующее углубление, нашел и медленно переместил ногу.

«Только не торопиться», - говорил он себе, хотя при всем желании это ему не грозило. Он перемещался, как мог, еле-еле. «Только вперед», - твердил он, будто мог свернуть в сторону. Левая нога нашарила, на что опереться. Спину рвали в кровь торчащие из стены обломки кирпичей. Подумал, что, наверное, за ним тянется кровавый след.

Вот уже кромка земли видна, какая-то травка, сухие скукоженные стебельки. Пока Паштет, распятый в дыре-колодце, шарил ногой в поисках очередной ступеньки, он уловил надоедливый и прекрасный скрип цикады. А еще он слышал, как стучит кровь в висках.

И вот спина совершила мучительный рывок, руки пошли вверх, нога нашла опору. Он приподнял плечо и положил локоть на колючую землю. Последняя ступенька для правой ноги. Вот и второй локоть закинут наружу. Ноги идут из колодца без ступенек. Паштет спиной выполз из норы и, передвинув на боку кувшин, даже не отстегнув его, долго лежал, глядя в небо, не в силах надышаться. Солнце только что закатилось, оставив кисельно-розовое зарево над горизонтом.

Тело ныло и горело. Казалось, он не способен пошевелиться. Глаза резал свет, Паштет закрыл их на минуту, а когда открыл, так и не понял - заснул он, что ли? И сколько времени он провел там внизу и здесь, на поверхности, не знал. В щеку вдавились комочки земли и круглые семена ка-кого-то растения. В лагере, наверно, поужинали.

Паштет, кряхтя, перевернулся на живот и сел. Все болело. Одежда - грязная рвань. Морщась, потрогал рукой спину, видать, свезена до мяса, и рубашка успела присохнуть. Руки и ноги в ссадинах. На лице корка из пота и пыли.

Может быть, его уже ищут? Паштет отцепил от брючного ремня кувшин. Ничего себе кувшинчик! Совсем целенький. Из серой глины с рисунком-насечкой на плечиках. Горловина забита глиной. Попробовал поковырять ее острым черепком, который нашел рядышком, но глина закаменела.

Паштет все равно не мог появиться в лагере грязным, в окровавленных лохмотьях. Он поднялся, но распрямиться так до конца и не смог. Полусогнутый, размахивая кувшином, доковылял по городищу до берега реки, сбросил шорты, отмочил в воде рубашку от спины и нырнул. Как ласково вода обтекала тело, нежно гладила кожу. Еще раз нырнул и, открыв глаза под водой, поплыл, но, казалось, - завис, а плывет дно, покрытое редкими космами подводных растений и какими-то выпирающими кусками, похожими на осколки керамики. Отфыркиваясь, вынырнул.