- Это лучшая из болезней, какую я знаю, - сказал Паштет без тени шутки. - Хорошо бы она стала хронической.
Лерыч распустил ребят до ужина, а Варя отвела его в сторону и спросила:
- Откуда вы знаете про рубины? Ну, те, что Улугбек от шапки оторвал…
- Художественный вымысел. Может, не слишком удачный.
- А ведь это не вымысел. - Варя достала из кармана бусину, ту, потертую, матовую, из могильника. - Паштет ее нашел вместе с монетой, но мы о ней забыли.
Лерыч повертел бусину, посмотрел на свет и задумчиво промолвил:
- Это не стекло.
- А как его нашили на шапку? У него же дырочки нет.
- Да не был он никуда нашит. И шапки не было. Наверное, камень украшал какой-нибудь браслет, пояс, амулетницу. А в могиле мог оказаться, как и монета. Ты его в кармане не носи. Хорошенько спрячь. Будем вскрывать могильник, присоединим к находкам. И возьми в библиотеке Бируни, «Минералогию», почитай, что там написано про рубины.
О втором камне, найденном у хижины, Варя умолчала. Решила переждать, пока журналисты уедут.
Ребята уже собирались спать, когда Паштет заметил, что телевизионщики и Суворов шушукаются с Лерычем и несут к столу сумки.
- Они водку привезли, - сказал ему Абдулла. - Собираются пить. Иди, скажи ему…
- Что сказать?
- Скажи, чтоб не пил. Пусть они пьют, а он - нет.
- Здрасьте, - растерялся Паштет. - Я что, совсем дурак? Иди сам скажи, если хочешь.
- Это же не я нашел рукопись! Жили себе спокойно, работали, и вот, пожалуйста… И все благодаря тебе. - Абдулла говорил вроде бы шутливо, но что-то и в голосе, и в самой шутке Паштету не понравилось. Тут Лева подошел, а за ним Варя с Маратом.
- Там сабантуй намечается, - пожаловался Леве Абдулла. - Пошли намекнем Лерычу, что мы все знаем.
- Чего намекать - сказать надо. И точка, - отрезал Лева.
- А что, собственно, происходит? - спросил Паштет.
- У нас тут сухой закон, - ответил Марат.
- Ну и что? - вмешалась Варя. - Сегодня вроде как праздник, день археолога.
- Не Лерыч ведь водку привез? Ты хочешь, чтобы все пили, а он отказался? И не послушается он, - стоял на своем Паштет.
- Знаешь что, - с непонятной горячностью сказал Марат, - нам этого не надо. У Абдуллы, например, отец пьет. И у Рафика. А у Лешки - отпетый алкоголик. И правила тут строгие. За тяжкие проступки, между прочим, - отчисление из секции. Пьянка - это тяжкий проступок. Мы Лерыча слушаемся беспрекословно. Пусть и он слушается.
- У меня тоже отец пьет, - тихо проговорил Паштет.
- И у меня малехо… - поддержала из солидарности Варя.
- Тогда пошли, - потребовал Лева.
Лерыча застали за приготовлением закуски.
- Давай, Лева, отбой, - как-то виновато сказал Лерыч. - Ребята-журналисты посидеть хотят, поговорить.
- Известно, как они хотят поговорить, - отозвался Марат, нажимая на последнее слово. Все впятером они стояли, изображая живой укор.
- В какое положение вы меня ставите, вы подумали? - попробовал образумить их Лерыч.
- С вами все понятно, - жестко сказал Марат. - Но не забудьте, что у нас есть Полевой совет…- Чтобы последнее слово осталось за ним, он развернулся и пошел. Группа поддержки дружно отправилась вслед. Даже спины их выражали протест и непреклонность.
Все разошлись по палаткам, но по очереди вылезали из постелей якобы в туалет. Тихо пробираясь меж тополей, Паштет случайно налетел на Абдуллу и перепугал его. Абдулла даже охнул от неожиданности. Вдвоем они приблизились к кухне, где над столом в ореоле ночных бабочек горела лампа и вовсю горланили журналисты. Голос Суворова перекрывал все остальные голоса:
- За ученого трех неученых дают! - вопил Суворов под одобрительные возгласы телевизионщиков. - Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприятель потерял семьдесят пять тысяч, только что не сто; а мы и одной полной тысячи не потеряли. Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры - какой восторг!
- Он что, совсем того? - озадаченно и с тревогой спросил Абдулла.
- Это «Наука побеждать», - объяснил Паштет. - Он воображает себя генералиссимусом Суворовым.
- Белая горячка, вот это что! Ненавижу, - сквозь зубы процедил Абдулла. - Не терплю этого. А с Лерычем я завтра разговаривать не стану..
- Ну что там? - спросил Марат, когда Паштет вернулся в палатку.
- Все то же. «Пуля обмишулится, а штык не обмишулится». И Абдул там ползал.
- А Лерыч что, напивается?
- Еще бы он напивался! Дело-то не в этом. Он не должен пить вообще.
Паштет глянул на Рафика, укрытого с головой простыней, и шепнул на ухо Марату:
- Я не совсем правду сказал. Там, при Абдулле и Рафике… У меня отец пил, а сейчас - нет. Олег свел его к врачу, вшили под лопатку какую-то химию. Нельзя ему Теперь. Но я не против вина. Просто тем, кто склонен к алкоголизму, пить нельзя. А есть ведь и другие.
- Я не собираюсь пить, - жестко сказал Марат. - Слишком много интересного в жизни без этого.
- Я тоже не собираюсь, но твой любимый Омар Хайям…
- Не надо про Хайяма. Это поэзия, как говорит Гера. А у нас тут - жизнь.