Кинжал Улугбека

- Вот ведь Паштет! Провалился в могилу рядовым раскопщиком, а вылез знаменитостью. Кто завидует, пусть признается.

- Я, - первым заявил Марат с мечтательно-печальной улыбкой.

И все сказали: «Я», «А я очень-преочень», - сказал Рафик с такой простодушно-наивной миной на лице, что все засмеялись.

- Почему это был не я?! - взвыл Лева, изображая, что рвет на голове курчавую светлую шевелюру. - Пашке все равно, а мне поступать в университет!

- Может, и поступать не пришлось бы. За-валило бы в могиле - и каюк, - подсказал Рафик. - А может, ты и кувшина бы не взял.

- Я его по глупости прихватил, - сказал Паштет. - Пристегнул к штанам, а потом уже не мог отстегнуть, руки были заняты. А он мне очень мешал.

- Если бы ты его не взял, погребение законсервировали бы, и рукопись осталась бы там, - объяснил Лерыч. - А про каких гостей вы говорили, Турдали-ака? Кто приедет?

- Какие-то телевизионщики и журналисты. Ждите завтра после обеда, так просили передать.

Поскольку утром из-за сообщения Турдали-ака не доработали положенного времени, решили выйти на городище к вечеру и приготовить для гостей сюрприз. Работа отряда Абдуллы над гончарной мастерской как раз подошла к концу. Мастерская была самая обычная: место для гончара, суфа, а вот печь оказалась уникальной. Она была целиком заполнена обожженной керамикой. Валерий Иванович очень интересовался этой печью и сам помогал копать.

Решили оборудовать печь в таком виде, как это было при гончаре. В ее чаше по кругу вставлялись глиняные штыри, на них лежали полочки из глиняных перекладин. На перекладинах за крючки-коромыслица подвешивались кувшины, чираги, все, у чего были ручки, и ставились стопками касы и ляганы. Для того чтобы глазурь одной плошки не прилипала к донцу другой, между ними клали трехлопастные керамические распорки.

Конечно, далеко не вся керамика осталась целой, но постарались: собрали, склеили, сложили, расставили. Когда все было готово, глянули и ахнули, так здорово получилось. Будто загрузил гончар печь для обжига, а сам вышел… на шестьсот лет.

Глава 27 ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ - КАКОЙ ВОСТОРГ!

На другой день прикатили на автобусе два телевизионщика из Ташкента, фотокор из «Правды Востока» - молоденькая девушка Лиля и какой-то их гость из Москвы, не имеющий отношения ни к телевидению, ни к газетам, ни к истории. Также приехал журналист из Самарканда на своей машине и местный, из районный газеты, - на рейсовом автобусе.

Гостей торжественно повели на городище. Ребят немного обидело, что убийство Улугбека их интересовало явно больше, чем раскопки, а печь произвела далеко не тот эффект, что на них самих. Разумеется, одно дело день за днем на жаре и в пыли раскапывать такую печь, знать о давней жизни Шахрухии и работе гончара, любить все это, другое - взглянуть сторонним взглядом. Только самаркандский журналист по фамилии Суворов, стоя над ямой, театрально воздел руки и вскричал: «Господа офицеры - какой восторг!»

- Какой пошляк, - возмутилась Гера.

Вскоре не очень приятное впечатление было забыто. Ребят снимали в яйцевидных углублениях печей, где они изображали работу, купающимися в Сырдарье, а еще в камералке. Снимали и городище, и лагерь. Телевизионщики привезли с собой ящик помидоров и засняли, как Гера с Рафиком режут их для салата в большой таз. Обедали весело. Потом мурыжили Паштета расспросами, как он провалился, как нашел кувшин и выбрался. Специально для гостя из Москвы Рафик притащил скорпиона и пустил ползать по столу. Суворов проявил большое мужество, со словами: «Пуля - дура, а штык - молодец!» - он взял скорпиона в руку таким способом, каким показал ему Рафик. Потом подошла фотокор Лиля и стала визжать, хотя никто на нее скорпиона не напускал. Рафик убрал насекомое в спичечный коробок, а Лиля передергивалась и восклицала:

- Какая гадость! Прозрачный, да еще и с клешнями! У меня даже гусиная кожа! Не могу!

- Он как светлый янтарь, - мечтательно произнес Марат, чтобы поддразнить девушку.

- Ничего омерзительнее представить невозможно! Много их здесь? Как вы можете тут жить?

Рафик только презрительно пожал плечами и унес скорпиона, а Лерыч ответил:

- Все живы. А местные ребятишки босиком бегают.

- При заряжении ружья - приклада на землю отнюдь не ставить! - строго сказал Суворов.

Паштет еще до обеда спросил у Лерыча, почему журналист так странно выражается. Лерыч объяснил, что тот цитирует своего великого однофамильца - генералиссимуса, который написал книжку о том, как обучать солдат и воевать. «Наука побеждать» называется.

- У каждого свои пристрастия. У нас - Ходжа Насреддин, у него - генералиссимус Суворов.

- В отличие от нас его реакции явно неадекватные, - заключил Паштет.

Суворов и остальные расспрашивали Лерыча об истории Шахрухии, и он отвечал в своей всегдашней спокойной и доброжелательной манере, давая возможность и ребятам вставить слово. Но, конечно, героем дня стал Паштет. Он старался быть скромнее, но ничего не мог с собой поделать, а тогда плюнул - может, и представился-то единственный в жизни случай побыть нескромным.