Кинжальный огонь

— В каждом батальоне разведвзвод. А зачем тебе это, Рогов? — с подозрением спросил сержант Галерин.

— Ну, вы же сказали, секретов нет, вот я и спрашиваю, — все дружно засмеялись.

— Ну, ты зубья не заговаривай, Рогов, видим, в пехоте ты новичок. Давай, все просят, выкладывай, что у тебя стряслось? — опять возник ворчливый Бутенко.

Рогов помолчал, потом смущенно начал:

— Понимаете, ребята, у каждого в жизни не все гладко бывает, может случиться невезение. Вот и мне крупно не повезло… Но я не из тех, кто паникует. У меня нервишки в порядке…

— А что случилось с тобой, Андрей? — уже дружелюбно спросил Бутенко, — Короче, докладывай.

— Стыдно рассказывать, но вы, вижу… от вас не увильнешь. Общительный вы народ, пехота!

— А ты что, не в пехоте служил, что ли? — спросил Маркелов.

— Нет, ребята, я служил в авиации, да вот проштрафился, и меня рядовым в пехоту.

— Хм, интересно, за что такое «наказание» авиатору? — с ехидцей засмеялся Жезлов.

— Летчик я, лейтенант разжалованный… — Андрей снова опустил голову и завертел своей соломинкой. — Самолет разбил я, ребята, но сам, как видите, живой остался…

— Летчик? Лейтенант?! Подожгли самолет, что ли? Подбили? — вскочил на ноги Бутенко.

— Да нет… — Рогов поднял голову и осмотрел солдатский круг. Глаза его были влажными. Он смущенно улыбнулся краешком губ и глубоко вздохнул. Любопытные глаза пехотинцев смотрели на него в упор. Все затаили дыхание. Никто не произнес ни слова. Рогов уже спокойно продолжал:

— В штабе нашей армии я был связным. Возил документы в войска, ну, куда надо, в общем. Доставлял приказы по армии, карты, директивы и прочее. У меня маленький «У-2» был, летал только рано утром или вечером очень низко над землей — так легче маскироваться. Иначе — собьют «мессеры» мгновенно! Вот я и ловчил: чуть солнце сядет, я и пошел! Небольшой разбег — и я на крыльях… Бывало, прилечу, братва штабная орет: «Воздушный фельдъегерь! Здорово!» Обнимают… Все меня в штабах знали, но всегда приходилось торопиться: сдал документы в секретную часть, печать поставили — и обратно, пока не стемнело. Запоздаешь чуть — будешь до утра куковать в штабе рядом с дежурным…

Вообще-то маршруты к штабам я наизусть знал. Лететь-то иногда меньше часа. Сотню раз летать приходилось, пока штаб армии в Жарах стоял… И вот, однажды прилетел я вечером в штаб одной дивизии. Ребята поздравляют: «С праздником тебя, Андрей!

Сегодня ведь день ВВС, забыл, что ли, заработался! Заходи в гости», — просят. «Некогда мне, ребята, — говорю, — спешу, времени в обрез! Еще документы сдать надо.» — «Ждем, заходи, долго не задержим!» — орут мне вслед. И вот, сдал я корреспонденцию, зашел на минуточку к братве. А у них стол накрыт: чего только нет! Праздник ведь наш — День авиации… Выпил я стаканчик, похватал закуску, пожевал на ходу и скорее к машине. Помахали мне друзья, а я навеселе, так здорово! Лечу. Видимость плохая, пасмурно, рельеф еле улавливаю. Осталось лететь-то минут десять. Опустился пониже к земле, быстро темнеет — очень плохо видно… И вдруг колесами зацепился за провода старой ЛЭП… Самолет рвануло вниз, удар, проехал юзом, запахал носом, чуть не перевернулся. Вылетел я из кабины, как пробка, метров на десять вперед «ласточкой»… Вскочил, как ужаленный, пощупал руки-ноги — целы! Поцарапался немного, нос к крови… В общем… Получилось, как в песне: «Удар о землю — пропеллер встал!..» Выругался я, сопатку вытер рукавом, а «Утя» мой — хвост задрал и стоит, как страус, — голову в песок. Подбежал, глянул — мотор цел, пропеллер погнут — не выпрямить! Что делать? Хоть плачь! Повис на хвосте — веса не хватает. Нашел дрын, подважил нос, приподнял, он — хоп! — опустился. Сошник на землю лег. Колеса, крылья — целы… Если бы не пропеллер! Ну, братцы, вскочил я в машину, повозился немного с мотором, завел! Завертелся кривой — кошмар! Взлететь бы, а лететь нельзя. Обидно до слез. Заменить бы вертушку, иначе — амба! Надо спасать машину… Ну, думаю, до утра дойду до штаба, доложу. А там — что будет…

Достал я карту, поставил «крест», где грохнулся, взял все нужное, закрыл козырьком кабину, сориентировался по компасу и зашагал. Стало совсем темно, плохо видно. Вытащил пистолет из кобуры, загнал патрон в патронник, сунул за пазуху. Боюсь сбиться с пути. А ночь темнее и темнее. Грязища на ноги налипает, брюки мокрые. Тревога на душе. Всю ночь плелся…