Киоко

Мне было немного неловко оттого, что я признался ей, что был сиротой, и я врал самому себе, что якобы пытался рассмешить ее, изобразив быстрый, как молния, знаменитый прямой удар левой Мохаммеда Али. Я просто хотел скрыть свое смущение. По правде говоря, я чуть не плакал. Я представлял себе сироту Киоко, танцующую с латиноамериканцем по имени Хосе, и себя двадцать лет назад, смотрящего, не отрывая глаз, матч Али против Формана в Заире.[9] Я не хочу сказать, что люди, которые воспитывались в нормальной семье своими родителями, не могут понять таких детей, как мы, но знаю наверняка, что, взрослея, люди забывают, до какой степени они были слабы и беспомощны в детстве. В Америке невероятное количество детей брошено своими родителями, и я думаю, что если в этой благополучной стране, представляющей собой образец развитого общества, существует подобное явление, то в странах бедных или испытывающих трудности сирот должно быть еще больше. Каждый в детстве испытал это чувство чудовищной тоски, от которой сходишь с ума, просто оттого, что ты на миг потерял из виду своих родителей. Ребенок ужасно переживает, если родители заболели, тоскуют, испытывают страх, плачут или даже если они просто не в форме. И есть дети, которые в какой-то момент вынуждены понять, что их родители и вовсе исчезли, что они их никогда больше не увидят и что те никогда больше не возьмут их на руки. Даже если дети совсем малы, им приходится с этим смириться. Я очень хорошо помню момент, как это было со мной. Вывод, к которому я пришел в возрасте восьми лет, был таким: я совершенно бессилен, никто меня не любит. Я должен был принять эту мысль как отправную точку, чтобы выжить.

«Однажды мама придет за мной, это точно». Такого рода сказки — это не надежда, а иллюзия, и она становится помехой для ребенка, которому придется устраиваться самостоятельно. Дети, которые остаются жить в этой иллюзии, становятся совершенно пассивными и в самых страшных случаях впадают в слабоумие или даже умирают. Но тем из них, кто смирился с правдой жизни, становится трудно любить себя. Я не хочу сказать, что Мохаммед Али научил меня этому. Когда Али уложил Формана на ринге, специально построенном для этого случая в Киншасе, я задрожал всем телом, все мысли испарились из головы, и все, что меня до сих пор мучило, стало неважным. Это и значит быть спасенным. Спасает не тот, кто предлагает вам

Евангелие от Луки или находит работу. Танцуя с Хосе, Киоко наверняка тоже освободилась от мучивших ее мыслей. Интересно: что он делал в Японии, этот Хосе? Может, открыл там танцевальные курсы? Когда я задал этот вопрос Киоко, то она мне ответила, что Хосе там служил. Я был удивлен.

— Он был солдат? — повторил я машинально.

Кстати, в городе, где я воспитывался, тоже была американская военная база. Надо же. Я не из партии демократов, но все-таки, что касается американских солдат, я представлял их себе скорее убийцами. Их работа — убивать людей, разве нет? Во всяком случае, не обучать же маленьких девочек танцам. Это пробудило во мне интерес к этому типу, и я спрашивал себя:

какой он, этот Хосе? Однако момент расставания с Киоко приближался.

Это было нелегко. Она сказала мне: «Ральф, спасибо тебе за все, большое» — и исчезла в глубине отеля.

II Хорхе Диас

— Хосе — американец кубинского происхождения, ты разве не знала?

Ну и странная со мной приключилась история. До начала праздника в бальном зале на первом этаже оставалось еще два часа, и, так как мне больше нечего было делать, я надел смокинг, подготовил плечики, билеты, оперся, как обычно, о гардеробную стойку и принялся рисовать в альбоме. Дома у меня не возникает желания рисовать. Это случается со мной только на работе. Я не в восторге от работы гардеробщика. Какое-то время я лениво продолжал искать что-нибудь другое, и вот результат: я работаю здесь уже три года. В моей работе существуют две крайности: есть моменты, когда ты вертишься как белка в колесе, в другое время тебе решительно нечего делать. Вначале я раскрашивал детские «книжки-раскраски», а потом стал набрасывать ручкой в блокноте служащего отеля, теперь я хожу на работу с альбомом и цветными карандашами. Рисую людей. Ничего особенного. Когда я показал свои работыСэмюэлю, парню, который делит со мной комнату и жизнь, он сказал мне: «Неплохо».

Одним словом, в тот вечер я тоже рисовал, когда вдруг услышал женский голос, произнесший с неизвестным мне дотоле акцентом: «Execuse mе». На меня это произвело впечатление внезапно раздавшейся в глубине леса птичьей трели. Я поднял голову и увидел перед собой красивую азиатку, девушку с великолепным телом, которая интересовалась Хосе Фернандо.

Нет, правда, это было очень странно. Имя Хосе Фернандо и голос этой азиатки, подобный щебетанью птички, вызвали у меня что-то вроде головокружения, как будто меня внезапно унесло бог весть куда.