Киппенберг

— Но послушайте, — говорит ошеломленный Шнайдер, и теперь ему кажется, что длинные волосы делают лицо паренька даже одухотворенным. — Это ведь самые последние работы, как вы до них докопались? В школе же не проходят всю эту историю с амберкодом?

— Я занимаюсь этим помимо школы, — отвечает молодой человек, он собирается изучать в университете молекулярную генетику.

Шнайдер поражен. Очень способный юноша. Даже по прическе видно, что такой талант совершение не придает значения внешности. Шнайдер вспоминает об Эйнштейне. Кортнеровская дочка давно вышла, а он и не заметил, да это его больше не интересует. В задумчивости он доезжает до конечной остановки, а потом возвращается обратно к своей машине, и, чем дольше он едет, тем глубже кажется ему связь между талантом и длиной волос.

Анни, закончила фрау Дегенхард, гася сигарету, конечно, мало что поняла в этой истории, ее, главным образом, занимало в ней то, как ловко удалось непослушной дочери пресечь эту, пусть продиктованную добрыми чувствами, попытку вернуть ее домой.

Больше я не пытался пробиться в секретариат.

— Мне нужно зайти в отдел химии, — сказал я. — У вас есть, наверное, справочник гостиниц. Закажите мне, пожалуйста, номер, как можно ближе к Папсту. — Шлейзинген подойдет, можно Ильменау или Зуль…

Фрау Дегенхард не ответила. Своим молчанием она напоминала мне о том, что я собираюсь ехать завтра не один. Наконец она произнесла сухо:

— В это время года в тех местах не так-то просто получить номер.

И я почувствовал неловкость от того, что она хочет взять на себя роль судьбы.

Хотеть, желать, думал я, — это хорошо, конечно, но жизнь есть жизнь, и своей жизнью я должен распоряжаться только сам!

— Попробуйте, пожалуйста, может, мы еще застанем дядюшку Папста на заводе, — попросил я.

Фрау Дегенхард принялась набирать номер.

— Закажите срочный.

Она отмахнулась.

— Уже соединяют.

И действительно, доктор Папст еще не ушел. У себя в кабинете его, конечно, не было, но его пошли искать. Мы ждали. Наконец фрау Дегенхард передала мне трубку.

— Соединяю с директором! — прокричал голос в трубке.

Потом я услышал частое, как после быстрого бега, дыхание доктора Папста.

— Коллега Киппенберг? Извините, заставил вас ждать, но я был в цехе.

Я осведомился о здоровье его жены.

— Спасибо, лучше, — слышимость на этот раз была великолепная. — Можно сказать, с каждым днем идет на поправку.

Я перешел к делу: необходим срочный разговор о нашем возможном сотрудничестве и обязательно у вас на месте.

— Приезжайте, когда хотите! — прокричал доктор Папст.

Из-за реконструкционных работ он бывал на предприятии и по выходным.

— Если дороги у вас не слишком занесены, — сказал я, — ждите меня завтра во вторую половину дня. Надеюсь, гостиницу мне удастся раздобыть где-нибудь поблизости. Помните, я говорил вам про свою знакомую? Да, да, та самая! Речь шла о работе, вы хотели с ней побеседовать. Если это удобно, я захвачу ее с собой. Можно будет ее где-нибудь поместить?

Доктор Папст заверил меня, что это можно устроить. Итак, до завтра! Я повесил трубку.

Харру, Боскова, Шнайдера, Хадриана и Юнгмана я нашел в старом здании в отделе химии. Они стояли, сгрудившись, в стеклянной комнатке Хадриана, и мне сразу же бросилось в глаза разительное несоответствие между теоретическими рассуждениями в конференц-зале и реальной обстановкой этой устаревшей лаборатории. Сейчас из всех словно выпустили воздух, люди сникли, и только у Боскова на лице я по-прежнему видел хорошо мне знакомое упорство и решимость не сдаваться именно в безвыходных ситуациях. Я вошел подчеркнуто энергичной походкой, и от меня не ускользнула общая опустошенность и растерянность, которые у Шнайдера, пребывавшего в самом скверном расположении духа, выливались в беспорядочную ругань:

— Дерьмовый реактор, сволочной опыт, будь она проклята, эта чертова технология!

— Ну, ну, потише! — сказал я.

От меня не ускользнуло и то, что при моем появлении в их глазах засветилось ожидание. Сейчас они смотрели на меня, как когда-то в прежние времена — а позднее этого уже не было, — смотрели с невысказанной надеждой: уж Киппенберг-то всегда знал, чего хочет и что будет дальше, и на этот раз знает. Он не заставит их участвовать в бессмысленной гонке, когда застреваешь уже на старте. Что-нибудь ему придет в голову, он найдет выход.

— Вроде бы, — нерешительно произнес Хадриан, — кажется, что это нереально, то есть почти нереально. Но мы вроде бы должны что-то придумать, в крайнем случае пусть даже…

— Вроде бы, вроде бы, — передразнил Босков, — ты мне здорово действуешь на нервы!

Да, мы не впервые оказывались в тупике, сколько раз такое случалось, особенно в начале исследований или когда они велись на стыке наук: это было частью нашей работы. И растерянность появлялась, и даже отчаяние. Кто на испытал разочарований, внезапной утраты веры, неожиданных спадов, неудач как раз тогда, когда все предвещает успех, тот не знает, что такое наука.