Киппенберг

— Отнюдь не весь мир, — возразил астрофизик с неподражаемой смесью отрешенности и иронии на лице. — Вы, товарищи, имеете в виду всего лишь планету Земля. А наше общество с его проблемами — это не более чем взмах ресниц в океане космического времени. И невзирая на все ваши противоречия, советские и американские ученые, которые занимаются моей наукой, совместно работают над разгадкой квазаров, и, когда Бюраканская школа спорит с ортодоксальными космологами о Биг Банге, мы едины в нашем знании и незнании. Все вы не тому учились! В моей науке американцы без всяких ограничений предоставляют советским коллегам и нам данные своих наблюдений, обработанные компьютерами. На уровне моей науки земля неделима.

— Не забудь еще директоров зоопарков, — простонал Босков, чуть не плача от смеха. — Так дружно рука об руку никто не шагает по этой земле, как наши и западные директора зоопарков!

Под общий смех я поднялся и попрощался с зятьями и с сестрой Боскова, которая сидела в соседней комнате. Босков проводил меня до дверей. В прихожей мне попалась еще одна кошка, черная, с какими-то необычными бело-коричневыми пятнами, завидев меня, она, нервно вздрагивая, недоверчиво прижалась в угол.

— Интересный зверь, — сказал я, натягивая пальто.

Пока мы стояли с Босковом в открытых дверях, кошка проскользнула у меня между ног в темноту.

— Это Клеопатра Властолюбивая, — объяснил Босков.

— А скажите, — спросил я с интересом, — откликаются эти твари на свои громкие имена?

— Да вообще-то не очень, — ответил Босков. — Вообще-то все они откликаются на «кис-кис».

18

Утром я торопился, собираясь в институт, ведь дом мой годился теперь для ночлега, и только. Пустота, царившая в нем, с каждым днем давила на меня все больше, а вчера вечером после возвращения из уютного босковского дома показалась и вовсе невыносимой. Я быстро уложил все, что мне было нужно для поездки в Тюрингию.

Подходя к новому зданию, я увидел, что окна в нижнем этаже освещены. Было только семь. Интересно, на машине они начали или так и не кончили работать? По привычке, просто уже машинально, я первым делом заглянул в подвал с рентгеногониометрами. Затем, осторожно постучав, открыл дверь в комнату, где обычно отдыхала ночная смена, постель была застлана чистым бельем, но не тронута. Значит, все-таки работали! Если не расходовать силы экономно, нам просто не выдержать всего этого! Рассерженный, я поднимался по лестнице. Очутившись в узком коридоре, обнаружил, что почти во всех комнатах вычислителей горит свет.

В операторской на всех столах царил полнейший хаос, типично лемановский. В машинном зале я увидел Харру, Лемана, Мерка, Леверенца и, что было уже совсем странно в такой ранний час, самую опытную из лемановских программисток. Харра с потухшей «гаваной» в зубах пробубнил что-то себе под нос, похожее на: «А, это ты, Киппенберг…» Леман, стоявший у пульта, только на секунду поднял глаза, чтобы кивнуть мне. Он был явно измучен и зол. Его правая рука бегала по клавиатуре. Программистка уступила мне свой стул, я замотал было головой, но она вышла из комнаты вместе с Леверенцем. Придвинув стул к пульту, я в первую очередь взглянул на индикаторное поле, лампочки «Сеть» и «Готов» горели. Интересно, почему Леман так зол и подавлен. Опять, наверно, решил, что Харра к нему придирается. Возможно, дело именно в этом.

А Харра снова, как сказал бы Босков, разыгрывал из себя Кутузова во время Бородинской битвы. То есть стоял посреди комнаты, заложив руки за спину, и командовал Леманом. Без всякой надобности, потому что Леман действовал за пультом автоматически и ни в каком руководстве не нуждался.

— Эта программа без учета ошибок? — спросил Харра.

— Эта программа без учета ошибок? — передразнил Леман. И уже не сдерживаясь: — А какая же еще? Занеси адрес первой команды в счетчик команд! Нажми «сброс» и «пуск»! Какие у господина генерала будут еще приказания, а?

Ну и ну, подумал я. Это что-то новенькое!

— Давай! — сказал Харра, с остервенением жуя потухшую сигару.

Леман нажал на «пуск». Загорелась надпись «Машина работает».

Мигание контрольных лампочек захватило меня и вызвало те же чувства, что и жужжание трансформаторов в подвале, где у нас стоит рентгеновская аппаратура, или дрожание стрелок на приборах в измерительной лаборатории Харры. Удивительно, как я со всем этим сроднился, даже с неодушевленными предметами, не говоря уже о моих сотрудниках, с которыми мы очень часто понимали друг друга без слов.

Но сейчас я как раз мало что понимал. Зачем они вытащили Леверенца из постели? Зачем в такую рань им понадобилась программистка? Что тут вообще разыгрывается, почему вопреки моим указаниям Харра с Леманом ночь проторчали на машине? Все это вызывало удивление, если не беспокойство: что-то тут было не в порядке!

Леман — светло-русые волосы падали ему на лоб, — опершись рукой о пульт и нервно подергиваясь, смотрел да печатающее устройство, которое наконец заработало. Харра замер посреди комнаты.

— У вас что там? — спросил я.

Ответа не последовало.

— Какая программа, Леман, ты не слышишь, что ли?