– И все же я на вашем месте, товарищ нарком… – начал Алмазов, который, как кошка, чуял беду.
Но тут, как назло, возвратился Вревский.
Он пронес свое кряжистое крепкое тело сквозь дверь надстройки. Он широко ухмылялся, и по скулам ходили каменные желваки, как на кинопортрете революционера.
– Товарищ нарком! – воскликнул он и сделал решительный широкий шаг в сторону. За ним образовался капитан госбезопасности с подносом, уставленным гранеными стаканами с водкой. – Прибыло лекарство от всех болезней – по рюмочке во славу советской науки и победы над мировым империализмом!
Вревский кривлялся, но знал меру – он хотел угодить в нужный момент.
А Ежов, который склонялся было к осторожности, при виде стаканов воспылал духом.
– Вот и правильно. – Он потер ручки и зацокал высокими каблуками, приближаясь к подносу. – Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…
– Преодолеть пространство и простор! – громко подпел Вревский.
Ежов, как бы танцуя, подошел к капитану, взял стакан с подноса, ни на кого не глядя, в несколько судорожных глотков выпил его, поставил аккуратно на поднос, понюхал свой рукав и только после этого приказал:
– Ребятня, разбирай бокалы!
Все послушно приблизились к подносу, который лежал, не шелохнувшись, на ладонях у капитана. На этот раз Ежов пил медленнее, цедил, потом упрекнул Вревского, что тот забыл о закуске.
Стакан, выпитый сразу после взрыва, оглушил Матю. И остальных тоже.
И сразу их действия приняли иной характер.
Ежов, выхватив поднос у капитана, потащил его, пошатываясь, к прекратившим снимать фотографам и кинооператору, те тоже выпили, Ежов кинул поднос с крыши. Тот отдаленно зазвенел.
– А теперь ты не боишься, товарищ Шавло? – спросил Ежов, глядя на Матю совершенно трезвыми голубыми безумными глазами.
– Так точно, товарищ нарком, – ответил Матя. – Такое бывает раз в жизни.
Его вело, в голове стало пусто и гулко. Они спустились вереницей на первый этаж. От стены отделился сержант в темных очках.
– Сними очки, не позорь чекистов! – прикрикнул на него Ежов.
Сержант снял очки и первым вышел наружу.
Там стоял «ЗИС» наркома.
Сержант сел за руль, остальная компания, обалдевшая от психического шока и сокрушенная водкой, залезла в машину.
Ехать было недалеко. Через три километра пришлось остановиться – дальше дорога была перепахана взрывом.
Вылезли.
– Где выпить? – спросил Ежов.
Вревский сказал сержанту:
– Быстро – до института – взять водку, стаканы и через минуту обратно.
Машина развернулась, и тут, когда они остались одни, Матя ощутил страх – машина как-то ограждала их от неизвестности – от черных зубцов и груд кирпича…
– А мы пока пойдем, – сказал Ежов. – Фотографы идут?
– Через пять минут будут, – сказал Матя. – Они же пешком.
– Правильно, – согласился Ежов.
Ему было интересно, даже забыл о боли в глазах.
– Смотри, перепахало как!
От центра полигона вдоль дороги, разбегаясь, шли прямые борозды, Матя не знал, отчего они возникли. Одна из борозд пересекла дорогу, и пришлось остановиться. Матя был рад, что дальше они не поедут. Он был не настолько пьян, чтобы презреть опасность.
Над тундрой выл ветер, правда, не ледяной, а как будто лишенный теплоты либо холода. Туча, все еще ненормальная цветом, нависала над ними, и начался редкий дождик. Матя подумал, как он хорошо сделал, что не забыл надеть ушанку. Он засунул руки в карманы.
– Пошли! – весело приказал Ежов.
– Зачем? – вырвалось у Мати.
– Так отсюда ничего не видно! Что мы, под дождиком плясать пришли, мать твою! Пошли, пошли…
Ежов почти игриво потащил за рукав высокого Матю, и тому ничего не оставалось, как идти к убитому городу. Алмазов шел сзади и вроде бы тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
Дорога вскоре исчезла – она была перепахана рытвинами и бороздами, вызванными пертурбациями воздуха, смерчами, а также глыбами земли, отброшенными далеко от центра взрыва. Ежов замедлил шаги и наконец остановился у груды кирпича, в которой Матя с трудом узнал стоявшую здесь только что трансформаторную будку, – и то лишь увидев обрывки проводов и раскиданные по земле части самих трансформаторов.
– Ну где же они? – сказал Ежов. – Так и замерзнуть можно.
Вроде бы он протрезвел на холоде, но ему не хотелось оставаться трезвым. Матя лихорадочно, как на экзамене под взором профессора, старался придумать предлог, чтобы не идти в город. Он готов был влить в наркома ведро водки, он готов был и сам напиться и упасть – только бы возвратиться в безопасность института.
Сзади донеслось урчание «эмки», которая, подпрыгивая, лезла через борозды и ямы. Но и ей пришлось остановиться шагах в двадцати. Пока дверца открывалась, Матя направился было к машине – все прочь от города, но Ежов остановил его:
– Ты куда? Принесут.
И на самом деле принесли. Сержант разливал по стаканам, капитан держал поднос.
Выпили все, снова без закуски. Ежов велел выпить и сержанту с капитаном. И велел дальше идти вместе. Мате было уже все равно – секретность или не секретность. Какое ему дело – он свое взорвал! Теперь надо идти домой и спать.
– Спать хочется, – сообщил он Ежову. Голос плохо слушался его.