– Товарищ Сталин, – сказал он. – Эффект применения нашего оружия будет в десять крат большим, если мы сбросим бомбу с самолета. Она у нас находилась слишком близко к земле, и поэтому радиус поражения был невелик.
– Радиус поражения, говорите? – Сталину понравились слова Мати. – Ну хорошо, – продолжал он. – Показывайте, что вы мне еще принесли. Не может быть, чтобы вы ограничились одним этим кинофильмом.
– У нас есть фотографии, Иосиф Виссарионович, – сказал Ежов. – Они сняты на месте взрыва. Желаете поглядеть?
– Ну что ж, посмотрим на ваши фотографии, – сказал Сталин, усаживаясь вновь во главе стола.
Ежов раскрыл свой коричневый, с внешними карманами, скрипящий тугой кожей портфель и вытащил оттуда пакеты с фотографиями. Он улыбался сдержанно и таинственно, словно фея, принесшая Золушке пригласительный билет на бал в Дом Союзов.
Фотографии были большие, глянцевые, и Мате показалось – еще теплые после глянцевателя.
Ежов клал их по очереди перед Сталиным и сам давал пояснения. Можно было лишь подивиться памяти наркома – он сам увидел впервые эти фотографии лишь час с небольшим назад, когда они ждали, как из лаборатории на Лубянке приносили фотографии поштучно, и Шавло объяснял наркому – что же на них изображено. Ежов ставил на обороте карандашом какой-то значок и затем укладывал фотографии в стопку, проводя маленькими ладонями по краям, чтобы стопка была идеально правильной.
Сейчас же он, хорошенький, гладкий, видно, ему суждено на всю жизнь остаться мальчонкой, бросал краткий взгляд на очередную фотографию и давал объяснения высоким юношеским голосом:
– Здесь стояла водокачка. Мы ее сложили из кирпича. Мы покажем вам кирпич, когда принесем вещественные доказательства.
По его знаку Вревский поднялся и пошел к двери. Там должен был стоять капитан госбезопасности с рыжим кожаным чемоданом.
Матя вздрогнул при словах наркома. Вот что приволок сюда Ежов в кожаном чемоданчике! То, что он лазил в самое пекло, – его личное дело. Но он наверняка оттуда притащил какую-нибудь зараженную радиацией дрянь. При чемодане в приемной остался капитан госбезопасности, который не выпускал чемодан от самой шараги. Никому не доверял – как дипкурьер свой портфель с почтой. «Товарищу Нетте – пароходу и человеку…»
Матя всю дорогу инстинктивно старался держаться подальше от чемодана, потому что, когда спросил, что там, Ежов отмахнулся: «Не лезь не в свое дело».
– Товарищ академик нас не слушает, – проник в сознание голос Сталина. – Товарищ академик, наверное, думает о следующих своих открытиях. Это похвально. Но сейчас мы хотели бы выслушать мнение Матвея Ипполитовича о результатах испытаний.
Матя хотел подняться – как в классе, но Сталин остановил его жестом руки с зажатой в ней трубкой. Другой рукой, вялой и вкрадчивой, он разбирал крупные фотографии разрушений, причиненных бомбой, а Ежов, перегнувшись через широкий стол и чуть не оторвав сапожки на высоких каблуках от пола, помогал класть фотографии парами: что было до взрыва и что стало после.
Некоторые строения можно было угадать – ту же кирху. Зато ратуша рассыпалась в горы щебня, и Сталин сказал сердито:
– Раствор пожалели. Раствор надо класть как следует.
– Условия Крайнего Севера, – вмешался Алмазов, и Сталин еще более рассердился:
– Везде есть тяжелые условия, но большевики не ссылаются на трудности. Для этого мы и доверили вам, товарищ Алмазов, ответственный участок работы. А это почему не разрушилось?
Трубка Сталина указывала на сложенный из вековых бревен, привезенный с Пинеги двухэтажный крестьянский дом, – наверное, опустел он, когда раскулачивали хозяина. Дом лишь покосился, но стоял крепко.
– Удивительно, – сказал Ежов. – Совсем близко от центра взрыва, а устоял. Русская работа, Иосиф Виссарионович.
Ежов облизал губы кончиком красного языка – губы были женские, капризные, изогнутые.
– Какая температура была на месте взрыва? – спросил Сталин, обращаясь к Шавло.
– К сожалению, – сказал Шавло, – установить это не удалось.
– Забыли, как всегда, поставить термометры?
– Нет, Иосиф Виссарионович, – обрадовался возможности исправить ошибку Мати Ежов, – термометры расплавились!
– Если расплавились, – сказал Сталин, – значит, надо было поставить другие термометры. Стойкие.
– Разрешите, я вам покажу пример? – Ежов вскочил – готовый бежать, исполнять, четко отстукивать каблуками по кабинету.
Но Ежов никуда не побежал, в дверях показался Вревский с чемоданом. Он понес чемодан к столу, и Сталин чуть отстранился, будто изготовился бежать. И Шавло понял, что у великого человека есть страх перед чемоданами, сумками и прочими возможными вместилищами смерти.
Ежов и Алмазов совместными усилиями поставили чемодан на дальнем конце длинного стола, так что Сталин мог расслабиться. Из верхнего кармана френча Алмазов достал ключик и открыл чемодан. В нем, словно куски домашнего сала, лежали предметы, завернутые в пергамент. Но что за предметы – Шавло не знал, потому что НКВД не информирует гражданских сотрудников о своих намерениях и действиях. Всей шкурой Шавло чувствовал – от чемодана исходит запах грозы.