Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.8

– Скорее, скорее, ты не представляешь, какой он поднимет скандал! Он будет требовать нашего изгнания – так уже было, – и пропадут наши денежки за путевки, не говоря уж о письме в местком. За безнравственное поведение. Самое уморительное, что я, кроме него, ни с кем безнравственным поведением не занималась. Где справедливость, граждане судьи?

Стараясь не глядеть на полоску крови на халате, Лидочка надела его, потом опустилась на колени и полезла под свою кровать, чтобы поглядеть, стоит ли там злополучная кастрюля. Но ничего увидеть толком не успела, потому что Марта требовательно заявила:

– Не будь дурой, Иваницкая! Твои туфли стоят у моих ног. Только последний идиот будет искать их под кроватью.

Так что пришлось обуваться под строгим взглядом Марты.

В умывальной, куда они пришли последними, Марта все торопила Лиду, и Лида поняла, что любовница самого президента настолько трепещет его гнева и изгнания, что не смеет войти в столовую одна, без Лиды. И когда они шли в столовую, Марта подгоняла Лиду, как надсмотрщик – дядю Тома, Марта дала ей понять, что теперь, добившись своего – сладкого тела Марты Ильиничны, – Филиппов постарается выжить ее из санатория, опасаясь, что она проговорится кому-нибудь об их близости и уменьшит его шансы в будущем удержать место. Оказывается, выборная должность президента республики курировалась ГПУ, точнее, отделом товарища Алмазова, потому что в Узкое порой привозили иностранные делегации и отдельных выдающихся представителей зарубежной научной и литературной мысли – так что президент Санузии не мог быть случайным человеком.

Лидочка шла в столовую, не думая о Полине и о ночных делах. Ею овладела странная тупость, ей было все равно, куда она идет и почему, и ее даже удивило обычное утреннее веселье в столовой, смех и громкие голоса молодежи на «камчатке», ее изумило то, что ничего не подозревающий Пастернак мирно беседовал с какой-то толстой дамой в пенсне, что Александрийский, хоть и был бледнее обычного, спокойно уплетал рисовую кашу, и никому не было дела до нее и Полины… А где подозреваемые? Лида поглядела на место Мати – его там не было, но тут же обнаружилось, что это открытие и гроша ломаного не стоило, потому что именно в тот момент Матя, проходя мимо Алмазова, наклонился, что-то сказав.

Президент Филиппов постучал ложкой по пустой кастрюле и воскликнул:

– Второй удар гонга уже был!

– Был! – поддержали его нестройно за столами.

– Отдыхающие из девятнадцатой комнаты за два дня умудрились во второй раз безнадежно и преступно опоздать к завтраку. И если в первый раз мы ограничились выговором, то сейчас, я думаю, мы не имеем права либеральничать!

Филиппов был маленький, худенький, толстовка на нем казалась мятой и несвежей.

Лида взяла за руку замершую, как кролик перед коброй, Марту и уверенно потянула к столу.

– Вы меня слышите? – постарался рычать президент.

– Слышу, слышу, – ответила Лидочка, усаживаясь на свое место.

– Мы устроим общественный суд! – кричал президент.

– Общественный суд! Ура! – «Камчатка» буйствовала, ликовала; предстояло зрелище. В такую погоду перспектива драматического зрелища всегда радует.

Пастернак поморщился. Николай Вавилов наклонился к брату, заговорил не улыбаясь. Матя уткнулся в тарелку. Алмазов презрительно смотрел на президента, а Альбиночка смотрела на Алмазова.

– Только не бойтесь, – прошептал, склонившись к самому уху, Максим Исаевич, – мы что-нибудь придумаем.

– А что они могут сделать? – запищала Марта.

– Суд – это суд, – сказал Максим Исаевич и громко вздохнул.

Александрийский сидел к Лидочке в профиль. Шум за столом стих. Вошел, опираясь на палку, старый Глазенап. Лидочка испугалась, что идиот Филиппов и его привлечет к суду, но Филиппов промолчал. Он уселся на свое место, луч света, отразившись от стоявшей перед ним начищенной кастрюли с кашей, попал ему в глаз, и глаз сверкнул, как у дракона. Кастрюля… Надо будет вернуться в комнату до Марты и посмотреть в конце концов, что в той кастрюле!

– А когда будет суд? – спросила Лидочка у Максима Исаевича.

– Спроси меня чего-нибудь полегче, – сказал тот, потом добавил: – Филиппов сначала посоветуется со своим активом.

– И с начальством, – добавила Марта. Она была зла. – Никогда не подозревала, что человек может быть так неблагодарен!

– А он тебе должен быть благодарен? – спросил Максим Исаевич, прищурившись. Щечки его порозовели.

– Разумеется, – сказала Марта и добавила, чтобы у собеседника не оставалось сомнений: – За мою бессмертную красоту.

Лидочка ждала, когда появится подавальщица. Сегодня смена Полины. Если все, что было ночью, – бред фантазии, то Полина сейчас войдет.

С двумя чайниками кофе с молоком вошла незнакомая старуха в белом нечистом халате. У старухи было много золотых зубов – она, видно, гордилась ими и все время улыбалась.

Когда старуха поставила чайник на стол неподалеку от Лидочки, та спросила:

– А где Полина?

– А кто ее знает, эту барыню, – рассердилась вдруг старуха. – Я что, нанималась вам чаи разносить, да? Мое место на кухне, посуду мыть, мне не платят, чтобы я чайники носила!