– Десять лет назад и ты, Паша, был еще орлом, – сказала женщина, вынося им ключ и протягивая Александрийскому. – Не то что теперь – руины, извини за грубое слово. Как, есть надежда, что выздоровеешь, или помирать придется?
– Ты жестокая женщина, Катя, – сказал Александрийский жалким голосом. Этого Лидочка не ожидала, даже обернулась к нему, словно хотела убедиться, что он мог так сказать.
– Значит, не выздоровеешь, – сказала Катя. – Но проскрипишь еще пару лет. А жаль. Да ты ко мне все равно бы не вернулся…
– Не знаю, – сказал Александрийский.
– Направо поворачивай, будто запираешь, понял?
– Ладно, – сказал Александрийский.
– А то заходи, чаю попьем.
– Спасибо. Какой номер?
– Через одну на моей стороне. А она не вернется?
– Думаю, что не вернется.
– А то неловко получится.
– Я бы не стал тебя подводить.
– С тебя станется. Ты же, Паша, всегда только о себе думал.
– О науке.
– Это так у тебя называлось – думать о науке. А наука для тебя что? Это ты сам и есть наука.
– Наука сегодня куда больше и сильнее меня – я только ее раб.
– А, что с тобой спорить! Иди смотри.
– Так ты точно не знаешь, кто она такая на самом деле?
– Я ж тебе Христом Богом клянусь – Полина она и есть Полина. Ее Денис еще с дореволюции знал.
– Здесь?
– А где же?
– А Денис сейчас где?
– В Москве. Ты пойдешь или так и будешь стоять?
Александрийский пошел к двери в комнату Полины, Лидочка за ним. Катя осталась у своей двери. Лидочка услышала за спиной ее голос:
– А молодые тебе опасны, Паша. Помрешь ты с ней.
Александрийский, не оборачиваясь, отмахнулся. Сзади хлопнула дверь.
Профессор согнулся, вставляя в замочную скважину ключ.
– Как будто закрываете, – напомнила Лидочка.
– Помню, – сказал профессор.
Дверь отворилась. Профессор повернулся к Лидочке, хотел пригласить ее войти, но тут увидел девочку с косой.
– А ты что здесь делаешь?
– Гляжу, – сказала девочка.
– А глядеть тебе нельзя, – сказал Александрийский.
– Почему?
– Потому что я тебе глаза выколю, – сказал профессор. – А не будешь смотреть, конфету дам, так что выбирай, что тебе интересней.
– Мне смотреть интересней, – сказала девочка.
– Иного ответа я от тебя не ожидал. Держи рубль.
Профессор достал из кармана брюк рубль. Девочка взяла его и продолжала стоять.
– А теперь – брысь отсюда.
Девочка раздумывала.
Открылась дверь в комнату Кати, и та крикнула:
– А ну, иди сюда, уши оторву!
Девочка демонстративно вздохнула и побрела прочь.
– И это могла быть моя дочь, – сказал Александрийский. – Надо будет спросить, чья она… – Он тоже вздохнул и добавил: – Я первым туда войду.
В комнате было сыро, холодно и совсем темно – маленькое окно, расположенное низко к земле, пропускало слишком мало света. Александрийский стал шарить рукой по стене возле косяка двери в поисках выключателя. Но Лидочка сообразила, что в комнате нет электричества, – на столе стояла трехлинейка. Рядом с ней она разглядела коробку спичек.
– Погодите, – сказала она Александрийскому. – Я зажгу.
Она зажгла лампу, подкрутила фитиль. В комнате стало чуть светлее, ожили, зашевелились тени.
– Какое-то средневековье, – сказал Александрийский. – Почему не провели электричество?
– Потому, – ответила Лида, осматриваясь.
Комната была обставлена скудно. Продавленный диван был застлан серым солдатским одеялом, покосившийся платяной шкаф с открытой дверцей был печально и скучно пуст, лишь черная юбка висела на распялке. У дверей стояли высокие шнурованные башмаки.
– Лидочка, будьте любезны, загляните под диван, – сказал Александрийский. – У нее должен быть какой-нибудь чемодан или саквояж.
Под диваном было мало места для чемодана – всего сантиметров десять-пятнадцать, но Лидочка не стала спорить. Прижав щеку к полу, она заглянула под диван – там было темно, что-то зашуршало, когда Лидочка сунула руку. Лидочка отдернула руку и вскочила.
– А там мыши, не бойся, – сказала Катя, которая вошла в комнату.
– Я не боюсь, – сказала Лидочка, переводя испуганное дыхание. – Там нет чемодана.
– У нее баул был, – сказала Катя. Она уже причесалась, от этого лицо ее изменилось – стало миловиднее. Девочка, получившая рубль, снова появилась в дверях, но войти не посмела. Из-за нее выглядывал парень лет пяти. Он сопел.
– Баул был, черного цвета, старый, – повторила Катя. – Она как с ним приехала, так он у нее в шкафу и стоял. – Катя показала на открытый шкаф.
– А одежды у нее много было?
– А у кого, кроме твоих любовниц, много одежи бывает? – спросила Катя, глядя на Лидочку.
Александрийский отмахнулся от Кати и пошел вокруг комнаты, жмурясь, потому что света было мало.
– Она давно здесь поселилась? – спросил Александрийский.
Лидочка поежилась – как же Полина жила в таком мокром холоде? Впрочем, другие живут, и с детьми.