Лали так и не разогнулась. Мешком упала на колени и вниз лицом ткнулась в кровать. Мишка, растрёпанный и раскрасневшийся, пару секунд постоял рядом с ней, потом бросился ко мне.
— Кира, жива?!
— А что, непохоже? — проговорила я, чувствуя, как невыносимо начинает жечь левое плечо. — Миша, Тимоху вытащи… Он так орёт!
— Да что ему там сделается? — отмахнулся Мишка. — Ты ранена. Надо помощь вызвать… Харальд!
Хозяин тем временем склонился над Лали, приподнял её голову, пощупал пульс на шее и с озабоченной гримасой присвистнул.
— Что там, Харальд? — окликнул его Мишка по-английски.
— Мертва, — отозвался Харальд.
Тимоха всё плакал под кроватью. Я рванулась туда. Мишка удержал меня, полез сам, вытащил малыша и отнёс к окну в кроватку. Тимоха не прекращал орать, но Мишка вернулся ко мне.
— Харальд, нужна скорая!
— Наша или ваша? — деловито уточнил тот.
— В смысле? — не понял Мишка.
— Да ничего пока не надо, — сказала я. — Никакая не нужна, ни наша, ни ваша… Миша, помоги мне встать.
Он поднял меня на ноги. Чувствовала я себя странно. Жгло плечо, но отказывались работать ноги. Я наконец-то посмотрела на свою левую руку. В водолазке над локтем была прострелена дырка, и трикотаж вокруг намок от тёмной крови. И только после того, как я увидела рану, я ощутила боль по-настоящему. И закружилась голова.
— Миша, если врачей, то только гатрийских. Нельзя других…
Мишка поймал меня уже у самого пола, усадил у стенки и принялся перетягивать моё плечо своим ремнём. Я ещё раз взглянула на окровавленную руку и потеряла сознание.
Пару раз я приходила в себя, но ненадолго. В первый раз я увидела над собой несчастное и бледное лицо Мишки. Во второй — хлопочущую надо мной троицу из гатрийской экстренной помощи.
Когда же я очнулась окончательно, то обнаружила себя на кровати, под лёгким прохладным одеялом, в полной тишине и в полумраке. Руку жгло и дёргало, но она была туго забинтована.
— Миша!
— Я здесь! Всё в порядке, я сейчас!
Он прибежал, присел на корточки около меня, положил руку на плечо.
— Ну, как ты?
— Ничего не соображаю.
— Это от укола. Всё будет в порядке. Тебя обследовали, рану обработали, антибиотик ввели. Сказали, прострелены навылет мягкие ткани. Всё быстро заживёт.
— Холодно почему-то, даже под одеялом.
— Тебе кажется. У тебя температура.
Я покосилась на вторую половину кровати, куда свалилась Лали. Никого там, естественно, не было.
— Где она?
— Харальд перенёс её в свой сарай. На таком морозе с телом ничего не случится.
— Как же мы так, Мишка?! Ну как же мы так…
— Я в неё не стрелял. Пистолет был в её руке. На спуск нажала она сама, — угрюмо сказал Мишка. — Это кто вообще такая была? Ты её знаешь?
— Это мать Тима.
Мишка вздрогнул. Его рука на моём плече задрожала, и он глухо, но хлёстко выругался.
— Миша, мы же Тимоху сиротой сделали…
— Замолчи! Тогда уж не «мы», а я! Я же пытался у неё оружие вытащить. Я, не ты.
— Миша!..
— Что «Миша»?! — возмутился он. — А что нужно было сделать? Подождать, пока она тебя убьёт? Она в тебя стреляла! Не случайно, причём!
— Поверит ли нам Шокер? — прошептала я, холодея от одной дурацкой мысли, что всё произошедшее можно истолковать самым разным образом. Кому как на душу ляжет.
— Кира, мне наплевать на Шокера! — повысил голос Мишка. — Она в тебя целила! Я это видел, Харальд это видел тоже. Если у неё были не все дома, это не значит, что я должен был позволить ей тебя пристрелить. Да эта чокнутая и ребёнка своего могла убить!
— Да не могла, ну, что ты?! — возразила я. — Да, она чокнутая, и она просто не хотела, чтобы я Тима касалась! Меня бы она убила запросто, но не сына! Миша, а где Тимоха?
— Спит. Тут Харальд предлагает забрать его к себе на пару дней, чтобы ты могла отдохнуть. Его жена может за ним присмотреть.
— Ты с ума сошёл?! Какая ещё жена?! Тима поручили мне! Ты понял? Мне! Он должен остаться с нами!
— Ну хорошо, не кричи! — очень недовольно, но покорно сказал Мишка.
— Если с рукой ничего страшного… А там ничего страшного, подумаешь, мягкие ткани… Я утром встану на ноги… Я смогу со всем справиться, ты только немного помоги мне, хорошо? Миш?!
— Да хорошо, хорошо, — согласился он обречённо.
— У тебя готово? — крикнул Мишка.
— Да, уже иду!
Я навернула на бутылочку крышку с соской и поспешила в спальню. Там я уселась на кровати, а Мишка положил мне на колени Тима. Теперь такая помощь была нелишней. Тим лежал на моей здоровой руке, а левой я держала бутылочку. Двести граммов моя левая рука даже с дырками от пули была в состоянии удержать.
Конечно, ничего страшного не случилось. Я, как и надеялась, быстро встала на ноги. Через сутки жар прошёл, ноги стали уверенно держать меня, рука болела сильно, но терпимо, и я справлялась, если и не точно так же, как раньше, но очень даже прилично. Готовила, что попроще. Одевалась долго. Плохо спала, потому что нельзя было поворачиваться на левый бок. Но это, в общем-то, пустяки. Хуже всего было то, что я не могла брать Тима на руки так, как обычно, и уж совсем никак не получалось носить его по комнате, а он это очень любил.