Кира

— Но это же простая логика. Если все вокруг писатели, певцы и художники — то где взять столько зрителей, слушателей и читателей? Так же неинтересно жить. Вот вам и дали этот портал. Чтобы вы с ума не сошли.

— На что ты намекаешь?

(Иногда мне хочется ее укусить).

— Подмена мотивации, — разводит она руками, — ты и сам все понимаешь не хуже меня, Александр.

Я задумчиво наблюдаю как Кира в одних трусиках выбегает на веранду и, смеясь, танцует там под дождем.

— Нельзя, — кричу я ей вслед, — нельзя измерять творчество той же мерой, что бытовую рутину! Нельзя отнимать у людей шанс стать кем-то! Творчество — это свобода!

— Нельзя, — смеется Кира и капли дождя стекают по ее лицу, — вот и выбрось к чертовой бабушке все свои мудацкие койты…

С горьким смехом думаю о том, как смотрели бы на наш мир далекие предки — ну скажем, из двадцатого или двадцать первого века, когда эпоха массового творчества только приходила на смену эпохе творчества элитарного. Полагаю, многие из предков мечтали бы о такой жизни: тотальный бытовой комфорт, никакой борьбы за кусок хлеба и крышу над головой, абсолютная свобода интеллектуальной деятельности. Кто-то вздохнул бы: «ах, милая утопия! люди слишком разные: кто-то все равно откажется рисовать и снимать фильмы; кто-то всегда предпочтет водить поезда или печь булки — просто потому что им это нравится. Наконец, многие станут элементарно бездельничать и жиреть в этом застывшем раю». Что ж, и такие есть среди нас — кто-то мыслит себя великим физиком, а кто-то хочет быть учителем, потому что любит детей… но машины, управляющие нашим миром, неизмеримо выше их по квалификации. Учитель-андроид выглядит как человек, прекрасно разбирается в психологии и никогда не даст волю лишним эмоциям. О физиках и говорить не стоит. Единственное, в чем машины не могут быть выше нас — в неуловимой, неалгоритмизируемой способности создавать прекрасное.

Кира уговорила меня устроить выходной и съездить на море. Мы складываем в багажник кабриолета вино и корзину с продуктами для пикника и едем вдоль берега озера, мимо уютных частных домиков, сверкающих дворцов и белоснежных яхт.

На выезде из города посреди дороги стоит S256. Она выглядит, как обычная молодая женщина. Ее черные волосы рассыпались по плечам, на шее сверкает в лучах солнца золотая цепочка с рубиновым камнем. Ее пластиковая кожа имитирует красивый средиземноморский загар; тело облегает красивое желтое платье.

Зачем она здесь?

Я останавливаю машину, с удивлением смотрю на S256.

— Собрался на прогулку? — говорит она с улыбкой.

— Я взял записи с собой.

— Это хорошо. Знаешь, я сегодня получила свежие рейтинги. И я даже готова поставить на твою победу.

Я смотрю на нее долгим взглядом и молчу. Сердце мое колотится где-то у горла. Она что — следит за мной? Ведь она же не случайно здесь оказалась?

— Позволь дать тебе совет, Александр.

— Какой?

— Убей Женевьеву.

— Зачем?

— Просто пришло время ей умереть, — когда она улыбается, видны белые, как алебастр, идеально ровные зубы.

— Я подумаю, S256.

— И называй меня, пожалуйста, Бернардетта. Сделай милость.

— Хорошо, Бернардетта.

— Спасибо, Александр. С нетерпением жду следующую главу. Не тяни с Женевьевой.

Я разгоняю кабриолет до ста двадцати — и мы летим через густой сосновый лес. До моря отсюда километров шестьдесят.

В зеркальце отражается Кира — она бледна, словно увидела мертвеца.

— Эй, ты как?

— Ничего, — отрывисто отвечает она, — не люблю андроидов.

…Ласковый бриз играет светлыми волосами Киры, подолом ее легкого платья. Вдалеке виден песчаный пляж и белые домики курортного поселка Новоивановка. Солнце пронзает живую бирюзовую толщу воды под нами, и я вижу плывущих на глубине серебристых рыб. Солнце не радует Киру. Море не радует Киру. Наверное, мне стоит задуматься над этим — но я думаю о том, как лучше умертвить Женевьеву и говорю только:

— Искупаемся?

Мы заплываем в далекую даль. Яхта покачивается на волнах позади — белое пятнышко в кипящем золоте моря. Кира плывет медленно, лениво, стараясь не сильно замочить волосы.

Убить Женевьеву не так-то легко. Я успел полюбить эту героиню. Молодая женщина, детектив-любитель; она столкнулась с преступником, что когда-то убил ее брата — и месть стала смыслом ее жизни. Линия Женевьевы побочная, но интересная. Если она умрет, рейтинг, возможно, подпрыгнет — но что дальше?

Кира начинает задыхаться. Она ловит ртом воздух и слабо барахтается в волнах.

— Что с тобой? Дыши глубже! Держись за плечо!

Я стучу пальцем по браслету у себя на запястье, и яхта летит к нам. Через минуту мы уже на борту, через десять минут — на берегу. Кира без сознания, пульс едва читается. Я несу ее в машину, и мы мчимся в больницу.

Врач — молодой мужчина в зеленом халате и шапочке — приходит в чрезвычайное возбуждение при виде нас.

— Кладите ее на стол. Осторожнее! Что случилось? Она не беременна? Что она сегодня ела, пила? Вспоминайте!

В какой-то момент я с ужасом понимаю: врач — человек. Не бывает у андроидов-врачей таких бегающих глаз и невыбритых щек.

— Позовите настоящего врача, — прошу я.

— Я врач, — с обидой отвечает он.

— Вы лжете.