Кирдык вашей Америке!

Между тем Макс вылил на каменку пару ковшиков воды, пар зашумел и стало ощутимо жарче.

— Тише, командир, мне моя кожа ещё пригодится, — улыбнулся Токугава.

— А чего ты тут валяешься? Иди к нашим братьям по оружию, они там, небось, уже пиво открыли. Здесь остаются только самые стойкие, — ответил тут же Макс.

— Самые толстокожие — ты это имел в виду? Прости, командир, но мне пока хватит и просто посидеть, подышать. Если хочешь, на второй заход я тебя попарю.

— Не подлизывайся. Сиди пока, дыши, я сам разогреюсь.

С этими словами Макс стал понемногу обмахивать себя дубовыми вениками, потому что пар и вправду немного обжигал. Но Зверь начал с ног и как раз ступни очень благоприятно отреагировали на его приёмы с вениками, которыми он то прижигал, то поглаживал стопы, а потом и колени. Управившись с ногами, Максим перешел на спину, а закончил ударами по груди и животу.

— Ты прямо, командир, самобичеванием занимаешься. Сколько раз смотрел на твои упражнения, не понимаю — как после таких варварских приёмов на твоём теле не остаются следы ожогов? — пошутил Кёсиро.

— Так сам же сказал — остаются толстокожие. У меня кожа, как у носорога, дублёная. Меня чтобы прогреть, надо постараться… Вот попробуешь на второй заход — поймёшь. А если хочешь — я тебя попарю по-своему, тебе понравится, — Макс закончил обмахивать себя вениками и просто лежал на полке, положив их себе на лицо.

Пахло полынью и мятой…

Когда все вволю напарились, расселись за столом в предбаннике и просто наслаждались покоем, тишиной, расслабленным состоянием и… Нет, пива, которое упоминал Максим, не было. Не потому, что реально мальчикам, в телах которых пребывало сознание взрослых попаданцев, было по 13–14 лет и рано им было употреблять этот напиток. Просто некоторые продукты, как говорится, банально душа не принимала. Только Витя Уткин, который после чешского пива «Жигулёвское» просто терпеть не мог, употреблял этот напиток. Поэтому ему в ежедневном спецпайке регулярно доставляли пару бутылок «Пильзнера». Ваня Громов вообще не употреблял пиво и другие алкогольные напитки. Миша Филькенштейн, кстати, тоже. Ну а Кёсиро крепче чая ничего не пил. Вернее, в будущем, понятное дело, алкоголь он употреблял, но сейчас, как он однажды объяснил Максиму, просто не было желания.

Так что, когда первая часть банного ритуала закончилась и все отдыхали, Кёсиро пил зелёный чай, Макс потягивал полюбившейся ещё с детства напиток «Байкал», Ваня Громов пил минералку «Боржоми», а Витя Уткин выжимал себе апельсиновый фрэш — всё-таки привычки бывшего, точнее, будущего замминистра давали о себе знать. Миша Филькенштейн предпочёл квас, правда, не совсем обычный — он специально готовил его сам по какому-то своему секретному рецепту. Квас у него получался ядрёный, отдававший дрожжами и какой-то закваской, но жажду утолял мгновенно.

— Макс, а чего ты этот совковый «Байкал» пьешь? Фигня же! Вон, те же «Ессентуки» или «Боржоми» — крутая минералка. Ещё не испорченная! — не утерпел Уткин.

Максим поднял расслабленный взгляд на Витю и нехотя ответил.

— Потому, Витёк, пью «Байкал», что он как раз и напоминает мне моё детство. То, которое осталось только в моей памяти. Потому что сейчас я себя ощущаю эдаким туристом. Как в автобусе, в своё тело сел и погнал. Я ведь не могу сейчас всё переживать, как тогда, когда был мальчиком. Тогда всё было впервые, всё было новое, неизведанное. А сейчас… всё как бы уже было, понимаешь? Вот я и пытаюсь те воспоминания как бы породнить с этой действительностью. Это, как если бы ты на старости лет вдруг снова влюбился…

Уткин хохотнул.

— Да уж… влюбился. Мне, кстати, не мешало бы уже пару раз влюбиться. Организм требует. А у вас как с этим, мужики? На школьниц небось в школе заглядывались?

Лицо у Миши Филькенштейна внезапно закаменело, он резко отодвинул кружку с квасом, встал из-за стола, и, не говоря ни слова, вышел на крыльцо, закрыв за собой дверь.

— Чего это он, — недоумённо спросил Уткин.

— Витя, ты иногда, прежде чем что-то сказать, подумай. Совсем за метлой не следишь, — постучав себе пальцем по лбу, сказал Макс.

— А что я такого сказал? Можно подумать, вам сны эротические не снятся… Ну, тебе, Макс, может ещё и рано, а мне, извини, уже 14 стукнуло, я и в будущем своём каждый день практически новую бабу имел или если постоянная была — и то в день не меньше трёх раз. Как говорится, руки-то помнят… точнее, не руки… — Уткин, оправдываясь, взмахнул руками, чуть не свалив со стола бутылку с минералкой.

— Ты, Витя, только о себе и думаешь. Ты же не знаешь, что у Филина за душой, каким он был в своём будущем… точнее, будет. Да и наши вот с Максом истории тоже как бы не такие фривольные, как у тебя… — как бы в никуда внезапно сказал Костя Токугава.

И тут внезапно начал говорить всегда молчавший Ваня Громов.

— Знаете, мужики, а я здесь боюсь вот этого всего… ну, с девочками. Понимаете, да, мне сейчас 13 лет, но в душе, то есть, в теле-то мне 48. И я, как представлю себе себя с малолеткой какой… Нет, я понимаю, что у меня сейчас юношеский пуберальный период…