— Собаку пришел повидать, — Накуртка, заходя в мансарду, — а ты не один? — Вера на топчане лежала в позе Махи-обнаженной. — Я не буду смотреть, — пообещал ей Накуртка.
— Голый впоролся час тому, с баклажанами своими, — хозяин присеменил, понизив голос: — Машку увёл. Потом пришла… Переживал, что тебя отпустил. Ты ему шо задолжал?
— Собаку отдал? — Накуртка круто развернулся.
— Надо было, — испугался художник, — думаешь, примет?
— Денег хватило? — Накуртка уже нашарил глазами алабая.
— А мы каши, каши — гречки купили! — возрадовался художник, вприпрыжку спеша за ним в кухню. — Жрали — аж лопали; благодарили тебя… и ему навяливали, не думай! — по самые уши.
Собака лежал на полу рядом с едой.
— Привет, Павлик, — сказал Накуртка.
— Рав, ра, — сказал алабай, — привет, Павлик.