Кирюша из Севастополя

Духота в моторном отделении размаривала и опьяняла. Хотелось поскорее выбраться обратно в холодную темь кормовой рубки или растянуться на палубе в уголку отсека и заснуть, не думая ни о чем: ни о шторме, ни о скорой высадке в ночь, ни о предстоящих опасностях.

Соблазнительный пример подавал усатый механик: он сидел на ящике для инструментов, запрокинув голову к переборке, покачиваясь в такт крену, и дремал, предоставив Кирюше право самостоятельно распоряжаться мотором.

— Принимай гостей, хозяин! — громко сказал Федор Артемович, подходя к нему.

Механик встрепенулся и вскочил.

— Догребли? — сонно поинтересовался он. — Что-то быстро. Или в другом месте сходишь?

— Проснись, проснись, Андрей Петрович! — смеясь, посоветовал пассажир. — Еще два часа ходу.

Маленький моторист наконец услышал разговор и, глянув на гостя, заулыбался.

— Так присаживайся, Федор, — пригласил механик, направляясь к мотору.

— Ступай отдохни, — разрешил он подростку, беря у него масленку и ветошь.

Тот, как с ледяной горки, скользнул по наклону палубы и смаху плюхнулся на ящик.

— Устал, Кирюша? — спросил Федор Артемович, пытливо поглядывая на взмокшего от жары моториста.

— Немного. Мы по одному на вахте. Вдвоем тесно, когда качает… А я про вас теперь думал.

— Что?

— А что вы как с неба свалились. Кого ни спрошу, никто ничего не слыхал: может, остались вы в Севастополе, может, к партизанам в горы пробрались, может, в плену или погибли…

Федор Артемович помрачнел.

— Чуть не остался… Слышал про террасы?

— Конечно. Значит, и вы оттуда уходили?

— Да, — вздохнул Федор Артемович. — И я оттуда уходил. В ночь на третье июля, когда в Севастополе уже были немцы. До смерти не забуду.

Искоса посмотрев на шкипера, Кирюша задумался, припомнив высокий извилистый берег между Херсонесским маяком и мысом Фиолент, крутые каменные пласты, длинными рыжими ступенями сползающие к морю.

Пыльная пустынная дорога вьется мимо раскопок старинного города Херсонеса. Кирюша частенько находил там заплесневевшие монеты и утварь. Обомшелые развалины храма богини Дианы, которой в давние времена приносились человеческие жертвы… Раскинулось выжженное солнцем бурое побережье, испещренное приятными глазу квадратными пятнами кудрявых виноградников. Дремлет, нежась под солнцем, беспредельное синее море. Неподвижно, как гигантские глыбы малахита, стоят на дне подводные леса водорослей, хорошо различимые с вершины террас, ласково манит к себе прозрачная глубь… До чего приятно, сомлев от жары, кинуться с крутизны в море!

Иное представилось Федору Артемовичу — такое, чего, к счастью, не довелось видеть, испытать и пережить Кирюше. Стена отсека словно раздвинулась, открыв взору бывшего шкипера кишащие людьми выступы и расщелины, черные тени «мессершмиттов» и «юнкерсов» на желтых откосах скал, бесконечные фонтанчики пыли, взвихренной пулеметными очередями, всплески у подножья террас, взбудораженное до дна штилевое море…

День сухой и мучительный, как ощущение распухшего от жажды языка. Вторые сутки держались последние защитники главной базы Черноморского флота, прижатые немецкими танками и автоматчиками к морю, на скалы террас, обстреливаемые с высоток над взморьем и с воздуха; отбивая атаки наседающих врагов, с горечью, понятной лишь черноморцам, обращали свои взгляды в ту сторону, где в сплошной пелене дыма изнемогал в предсмертных муках родной Севастополь. Наперекор орудийным залпам и разрывам бомб, рассыпались учащенные пулеметные и автоматные очереди. Слыша их, люди на террасах поминали добрым словом горстку храбрецов, которая заслоняла путь к их «пятачку», к террасам. Исход боя был предрешен. Однако черноморцы, засевшие среди развалин в городе, заранее обрекли себя на смерть, чтобы выиграть время и прикрыть террасы до ночи, когда подойдут корабли…

— А про такое слышал: «Рус буль-буль»? — глядя в пространство, тихо спросил Федор Артемович.

Кирюша отрицательно мотнул головой.

— «Буль-буль»… — глухо повторил Федор Артемович. — Ничего, скажем и мы, когда они забулькают!.. Это фрицы кричали с высоток над террасами. Два дня кричали, а сунуться поближе не смели, хотя с трех сторон прижали нас до моря. Очень хотелось им скинуть всех нас туда… Кричат, а сами ни с места. Учеными стали после Сухарной балки, Сапун-горы, Константиновского равелина и Малахова кургана. «Пятачок» им еще на копейку разуму прибавил. Кто из них уцелеет, когда войне срок выйдет, тот и во сне вспомнит. Вместо чертей черноморцы приснятся. А ведь какое преимущество: танки и минометы, автоматчики сховались за танками и строчат по верхушкам террас, «мессера» с одной стороны бреют, «юнкерсы» утюжат и взморье и террасы — с другой… В общем, похоже, что амба нам. Придется костьми лечь прежде времени. Кораблей нет. Море под боком, а не напьешься. Вторые сутки без глотка пресной воды. Язык распух. Мычим, а не говорим. Сколько бы немцев тогда против каждого из нас ни стояло, но хуже всего — без воды очутиться. Солнце до мозгов пропекло, всякая всячина в голову лезет.