Кировская весна 1936-1937

Уже сегодня, после принятия в строй Черноморского флота значительного числа подводных лодок и эсминцев, торпедное вооружение крейсеров является в дальнейшем не актуальным. В составе Черноморского флота крейсера фактически являются основой корабельного состава, а не разведчиками при линкорах и не рейдерами. Линкор же «Парижская Коммуна», напротив, является скорее броненосцем береговой обороны, нежели кораблем, который можно было бы поставить в линию боевого соприкосновения с линкорами противника. Следовательно, для всех крейсеров Черноморского флота представляется целесообразным демонтировать торпедные аппараты, как не отвечающие боевым задачам флота с одной стороны, и создающие угрозу кораблю при воздушной атаке, как это было в ходе бомбардировки фашистской авиацией в порту Картахены, с другой стороны.

Считаем целесообразным снять план минных постановок из перечня задач крейсеров, сократив штат минеров и специалистов торпедной стрельбы в пользу наращивания численности зенитчиков и противолодочников. При этом для минных постановок использовать исключительно специализированные подводные минные заградители типа «Ленинец» и надводные минные заградители, предпочтительно по типу балтийского минного заградителя «Марти».

Противовоздушная оборона крейсеров нуждается в существенном усилении: необходимо на один крейсер иметь минимально четыре спаренные установки Минизини при наличии системы управления зенитным огнем, пулеметы системы Максим необходимо заменить на крупнокалиберные пулеметы, по мере освоения в промышленности 37-мм..45-мм автоматических зенитных пушек считаем целесообразным довооружить крейсера этими установками в максимально возможном количестве.

Просим оснастить крейсера средствами обнаружения подводных лодок и средствами борьбы с ними.

В программе боевой подготовке крейсеров вдвое увеличить время, выделяемое на тренировки стрельбы главного калибра по морским и береговым целям, а также на противовоздушную и противолодочную оборону.

Командующий Морскими силами Черного Моря Юмашев

{АИ}

19.09.37 Сад

Под вечер полк переправился в город. Впереди, с высокого берега реки, спускались яблонные сады, коричневые яблони с могучими кронами, узловатые кривые стволы многорожавших деревьев. Все было полно тонкого запаха плодов, осеннего приношения земли, ее зрелости.

Медные звуки рожков протяжно поплыли в чистейшем воздухе осени – маневры были закончены. И маленький городок всеми тремя сотнями своих старых домов и яблонными садами принял жаркое, шумное и уставшее за неделю походов племя. Запахло табаком, конским потом, дымом походных кухонь, сложными запахами жизни, движения, привала бойцов, – всплеснулась гармоника.

Красноармейцу Глушкову, бывшему садовнику московского парка Культуры и Отдыха, достался ночлег у старухи-бобылки. Ветхий ее домишко стоял на горе, и к реке спускался яблонный сад, полный старых, криво разросшихся и запущенных яблонь. Глушков, круглоголовый, хозяйственный и деловой паренек, привел еще односельчанина, Егора Грачева, работавшего с ним вместе по садовому делу.

– Ну, мамаша, мы у тебя здесь в шалаше заночуем. И тебе не беспокойство, и нам хорошо, – сказал он хозяйке.

Красноармейцы деловито осмотрели шалаш, натаскали сенца, исхлопотали самоварчик, приготовились к роздыху.

– Сад у тебя, мамаша, большой, но запущенный, – говорил Глушков в благодушии. – Ты присаживайся, однако, попробуй нашего варева.

Он разлил из котелка суп на три человека, хозяйственно нарезал хлеб, достал из тряпицы деревянную ложку. По привычке садовода бережно хранить семена, были в его вещевом мешке аккуратно завернуты в холщовые тряпочки сахар, соль и табак, и даже кривой садовый нож, который всегда должен быть под рукой у хорошего садовода. Старуха, тощая и болезненная, с коричневыми пятнами на длинном лице, сидела прямо, дичилась, издалека протягивала ложку за супом. Ей было пятьдесят девять лет, жила она одна, старик ее умер год назад от простуды.

– Ты, мамаша, должна знать, – говорил между тем Глушков, – яблоня, которая без присмотра растет, – пустая яблоня.

Что толку, если она сучья во все стороны выгонит? Будет она родить один кислый дичок, какая человеку от этого радость?

Ты что же, одна, что ли, здесь управляешься?

– Одна живу, – сказала старуха.

– И сыновей нет?

– И сыновей нет. Был сын, да помер.

– И внуков нет?

– И внуков нет. Никого нет. Одна живу.

Глушков поднес ложку ко рту и задумался.

– Да, – сказал он затем, – одной тебе с садом не обернуться.

Ему стало жаль этой высокой костистой старухи, молчаливо предававшейся вдовьей судьбе, были коричневые пятна на ее лице похожи на два родимых пятна на лице матери. И он сейчас же, как только покончили с едой и чайком, отправился осмотреть сад. Он с сокрушением обходил эти три десятка непомерно разросшихся яблонь, осматривал поврежденные стволы, дичающие побеги, посвистывал сквозь зубы. И так же молчаливо, как длинная тень, следовала за ним старуха, оставшаяся одна со своими кривыми дичающими яблонями, похожими на ее оскудевшую жизнь.