Кирвалисская ведьма

В этом возрасте я впервые не оправдала маминых ожиданий. До этого, хоть уже было ясно, что глазки у меня карие, а не голубые, на голове росли легкие как пух беленькие кудряшки. По обычаю в день, когда мне исполнилось два года, их состригли и положили храниться в специальный ларец, куда потом отправились и все мои молочные зубы. Головенку дитятку после этого побрили, чтобы волосы росли гуще. Не знаю, всем ли этот прием помогает, но в моем случае подействовал. Вместо тонкого, белого, кудрявого пушка начали расти черные, густые, тяжелые и абсолютно прямые волосы. Тогда же стало ясно, что изяществом сложения я никогда отличаться не буду.

Мать перестала называть меня Идой и стала обращаться «Далли». Это имя я ненавидела, и после ее смерти меня больше никто так не называет. Теперь я Александра, Алекс, и только так.

Но вернемся к моему раннему детству.

После моего превращения из блондинки в брюнетку мать ко мне охладела. Она реже стала появляться в детской, а когда меня видела, огорченно вздыхала.

Когда мне исполнилось четыре года и пошел пятый, матушка родила сына, моего брата Эгмонта. На этом хорошее в моей жизни кончилось.

Я хоть мелкая была, но помню: меня заперли вместе с нянюшкой в детской и запретили выходить. Я хотела гулять — не пустили. Обед принесли холодным, забыв положить хлеб. Когда, поев, няня задремала, я выползла в коридор и добралась-таки до входа в мамину спальню. Оттуда неслись такие жуткие крики… До сих пор, как вспомню, кровь стынет в жилах. Обратно я бежала со всех моих коротеньких тогда ножек четырехлетней крохи, в ужасе зажимая уши.

На другой день пришел отец и объявил, что у меня родился брат. Я уже тогда плохо о нем подумала: еще бы, мама орала как резаная, я сама слышала. На что было невинное дитя, но невозможно не понять, что так кричат только от сильной боли. А если это как-то связано с рождением брата… Значит, он сделал маме больно. Наверное тот случай и заложил во мне неприятие самой мысли о браке и деторождении.

Мать долго болела после родов, меня к ней не пускали. Затем привели и показали: она лежала на кровати среди подушек и держала на руках завернутое в кружева нечто противного красного цвета. Это нечто испускало мерзкие хнычущие звуки.

Познакомься, Далли, это твой братик Эгмонт.

Я стояла и молчала. Все во мне твердило: это конец всего хорошего в твоей жизни, дорогая. Не очень понимая почему, я тем не менее не сомневалась: рождение этого мальчишки для меня обернется неприятностями. Так оно и случилось.

Отцу я сразу стала неинтересна, еще бы, теперь у него появился наследник. Жизнь матери тоже завертелась вокруг моего мелкого братца. А у него оказался прескверный нрав: этот красный червячок либо орал, либо хныкал, требуя к себе постоянного внимания. Потом он подрос, стал сначала сидеть, затем ходить, наконец превратился в довольно шустрого мальчишку, но повадок своих не сменил. Если еще сказать, что он был очень похож на нашу маму, то понятно, почему все на него переключились, совершенно забыв обо мне.

Весь замок плясал вокруг этого мелкого поганца. На меня никто не обращал внимания. В общем, я его особо и не требовала: росла спокойным, разумным ребенком. Няня привила мне склонность к опрятности и порядку, так что хлопот я никому не доставляла.

Зато мой братец умудрялся мотать нервы всему замку. Орал, чуть что не так, швырялся едой, если она приходилась ему не по вкусу, бил своих нянюшек ногами, брыкался и кусался, когда его пытались одеть и причесать, никого, кроме отца, не слушал, и вообще, по словам моей старой воспитательницы, был исчадием демонов. При этом наша матушка с кротостью терпела все его капризы и наказывала тех слуг, которые пытались на него жаловаться.

Почему, для меня до сих пор загадка. Может потому, что Эгги пошел в родню моей матери. Он, в отличие от меня, был белокур, кудряв и тонок в кости. На мир взирал огромными ярко-синими глазами, опушенными длинными темными ресницами. Вообще темным в его облике были только они, да еще брови.

В детстве Эг походил на хитрого пухленького младенца, какими принято украшать плафоны во дворцах, с возрастом он перестал быть пухленьким и миленьким, но он оставался красивым, изящным блондином, истинным сыном нашей матери.

Вот только милашкой он был лишь с виду. Такого мерзкого демонёнка мир еще не знал. Весь замок стонал от его проделок и только мамочка верила, что ее Эгги — чистое воплощение благословения богов. Скоро все узнали, что жаловаться на него опасно для здоровья. Он всегда отоврётся, а ты останешься виноват.

Сколько себя помню, я мечтала его как следует отлупить, но даже в раннем детстве сознавала, что мать мне этого никогда не простит. Так что Эгги с каждым годом все больше распоясывался и его проказы становились все злее и изощреннее. К счастью, мне в большинстве случаев удавалось ускользать и не становиться их мишенью. Обычно я скрывалась там, куда Эг по доброй воле ни за что бы не сунулся: в библиотеке.