Кирза и лира

— Вот тоже была хохма, чуваки!.. Прибежал… По лестнице чуть не на четвереньках в роту поднялся. Ноги не идут, подгибаются. Все силы, на хрен, на дороге оставил. Почти на карачках вползаю в казарму — язык на плече, еле дышу. Сразу к дневальному: «Где Онищенко?» Тот подскочил, испугался, глаза на лоб от страха, головой машет, мол, нет, откуда? Ну, думаю, слава Богу, нету ещё! Говорю, — держись, парень, сейчас будет. Дежурного только предупреди!» И несусь в койку. Не пойму только, как же так: Онищенко давно уже должен быть здесь. Почему его нет? Ведь он же на машине был! Уехал-то раньше меня? Ладно, думаю. Только успел тенниску снять и в сапог её сунуть — она белая, в цвет портянок — чувствую, всё, времени больше нет, сейчас влетит Онищенко. Прыг, скорее в койку, с головой под одеяло, и замер там. Сплю, значит. А сердце, слышу, бу-бу-бу, бу-бу-бу! — колотится! Да громко так, аж кровать подпрыгивает. Ещё и задыхаюсь там, без воздуха, от духоты. А высунуться-то не могу, дышу-то громко, как паровоз. Ещё и пот льет, заливает. Мокрый весь, как из парной вышел. Лежу в трико и кедах — не успел снять. Замер, как умер. Стараюсь только быстрее дыхание унять. Вдруг — шаги… Потом, разговор… Слышу, ко мне приближаются. Ну, думаю, всё, писец мне, чуваки пришёл! Попался, голубь! Поеду в Хурмули! Расколют меня сейчас…

— Ну?

— Щас!.. Дежурный, чувствую, меня толкает, мол, кончай ночевать, «вставай» пришёл! Я, ему, как будто со сна — чего надо, что спать не даешь? А сам вижу, рядом с ним Онищенко стоит, и в упор на меня смотрит. Я ему, что надо, товарищ подполковник? Что спать людям не даете? Не мешайте, я спать хочу! Нахально так, а что мне терять? Он видит, чуваки, что облом у него вышел, — вспоминая, весело хохочет Артур, — что я-то в койке! Вот я! Что не поймал он! Ну, ладно тогда, говорит, спи, давай, Дорошенко. Постоял, постоял Онищенко, и ушел. А я чуть не умер там, думаю, вдруг вернется и поднимет меня, я же в трико и в кедах. Все тебе доказательства, вот они! Лежу, затаился, и жду, как сурок в норе, когда комбат уйдет. Так и не дождался, чуваки, уснул. Перенервничал, видать, сильно. Дежурный, молодец — Мишка Мороз! — не подвел, всё получилось как по нотам. Но я перетрусил, тогда, чуваки, как пацан в директорском кабинете.

— Ещё бы!

— Онищенко, это, падла, не подарок. Молодец мужик!

— Ну, хохма!

Ха-ха-ха…

— А как ты, Ара, туда попал-то, в парк этот?

— Да я и не собирался вовсе. Я к Ленке, за забором, в общагу, на пять минут всего, после одиннадцати и заскочил. Поздравить хотел, и все такое — у нее день рождения был. А мне говорят, она ждала тебя, ждала, и в парк на танцы ушла. Сказала, пусть Артур, если хочет, туда и приходит. А я всегда хочу. Вот и… А как иначе? Поздравил, в общем!..

Мы весело смеемся, радуемся за Артура… как за себя! Молодец, Ара! Повезло!

А он привычно достаёт гитару, широким движением, чуть небрежно, резко берёт вступительный аккорд. Гитара, проснувшись, громко и с удовольствием отзывается всеми своими чувственными струнами на призыв возвышенной души. Но мы, слушатели, с испуганными лицами с опозданием глушим взвившийся ля минор.

— Тсс-с!

— Чш-ш-шь!..

— Дежурный по полку… услышит!

Замерев, вслушиваемся в ночную сонную тишину. Вроде все спят, всё тихо. Ара, округлив глаза, пятерней взъерошив свои короткие волосы на круглой голове, смешно сморщив нос картошкой, выразительно артикулируя губами шёпотом начинает.

Лишь только подснежник распустится в срок,
Лишь только приблизятся первые грозы,
На белых стволах появляется со-ок,

То плачут бер-рёзы, то плачут бер-рёзы…

Это не березы плачут, это мы плачем. Это мы бредём наугад, храня память о родной стороне, о своем доме, куда мы должны, непременно должны скоро, совсем скоро вернуться. Эх, хороша песня! Она про нас, про музыкантов, про всех-всех сейчас солдат. Поём шепотом, с чувством, от души, как могут петь молодые ребята, стосковавшиеся по материнской заботе, ласке, нежности и любви. К тому же подогретые французским коньяком — а французы, говорят, толк в коньяке знают…

Артур меняет тон песни.

Ну что тебе сказать про Сахалин? — Чуваки!
На острове нормальная погода. — Кто не верит?
Прибой мою тельняшку просолил, — Глянь!

И я живу у самого восхо-о-да.

А почта с пересадками летит с материка

До самой дальней гавани Союза…

Обрывает песню.

— Ребята, а поехали ко мне на Сахалин…

— Сейчас?